Дом, где жил Уинстон, — небольшой и элегантный, с длинным зеленым навесом перед входом и лифтером внутри. Когда я пришла сюда в первый раз, лифтер повторил: «Уинстон Уинтер!» и поднял меня на одиннадцатый этаж. Двери открылись, и я оказалась в красной лакированной табакерке фойе — там стояла подставка для зонтиков, висело зеркало в золоченой раме и было две двери. Одна вела в жилые апартаменты, другая — в офис. «Приятного вам дня!» — пожелал мне лифтер и покинул меня. Я не могла вспомнить, в какую из дверей мне велели стучать. Меня пробило холодным потом. Напоминало головоломку, которую любил муж: близнецов заточили в башню, а там тоже две двери. Одна ведет к свободе, вторая — к палачу. Один близнец говорит только правду, второй — только лжет. Нужно задать только одному близнецу только один вопрос, чтобы понять, где путь к свободе. Какой вопрос? Какому близнецу? Именно к этому для меня и сводилась вся проблема.
Оказалось, что все равно, в какую дверь стучать, — меня все равно никто не услышал. В итоге меня спасла экономка Маргарет — она случайно вышла в фойе с каким–то утилем и впустила меня. «Ой, он вечно так опаздывает, этот мой шеф! — сказал она. — Соку хотите?» Потом показала мне комнату со стенами баклажанного цвета, я зашла и присела на бархатную софу оттенка жженого апельсина. Из соседней комнаты Уинстон крикнул: «Дайте ей этого манго–панго!» Время от времени он издавал арию распоряжений своей ассистентке — то ли Патриции, то ли Фелиции, то ли Делиции: «Темно–синяя тафта на столы! И четыре дюжины канделябров!» Дожидаясь Уинстона, я пыталась определить, чем пахнет свеча, горящая на маленьком столике, и сложить стоимость всей обстановки этой комнаты. Моя собственная квартира начала меня угнетать — в ней так не хватало серебряных сигаретниц и аксессуаров 30–х годов для коктейлей. И почему мне в голову не пришло, что у баклажанов есть цвет?
На сей раз дверь была открыта, и я попала внутрь сразу. Фелиция–Делиция что–то творила с пузырьковой упаковкой.
— Доброе утро, Грэйс, — сказала она. — Как вы сегодня?
Ей года двадцать три максимум. Мне хотелось обнять ее, как родную.
— Грэйси, любовь моя! Я сейчас, только утреннюю электронную почту дочитаю. Располагайся поудобнее, милочка.
Уинстон сидел за своим столом арт–деко с открытым лэптопом перед собой. На нем были брюки уже некуда и наилегчайший летний пуловер из кашемира — оба грифельного цвета. На ногах — изысканные объекты, казавшиеся помесью атлетических кроссовок и «феррари». Лицо у него было такое, точно он только что вернулся с Сардинии.
Я положила на столик диктофон с микрокассетой и раскрыла блокнот. Все, что говорил Уинстон, я к тому же записывала — на тот случай, если кассету заест.
Он подошел к софе, расцеловал меня в обе щеки и устроился в противоположном конце.
— Так где мы сегодня, милочка?
— Начинаем Главу Семь. «Как вырастить обходительного ребенка». — Ох, господи. Уинстон Уинтер о воспитании детей.
— Очень важно! Дорогая моему сердцу тема. Поскольку вы же знаете, Грэйс, хорошие манеры начинаются с самого детства. Маргарет! Манго–панго на подносике, будьте добры, спасибо! Внушая ребенку уважение, цельность и сострадание. И определяя рамки поведения.
Я улыбнулась. В этом — методика моих интервью. Я записала слова: «уважение, цельность, сострадание».
Уинстон задрал лишенный растительности подбородок и втянул не–ироничный воздух.
— Так, давайте поглядим. Раздел о тех негодяях, что позволяют детям бегать по проходу в самолете… О физическом наказании поговорим сейчас или в конце?
— Мне кажется, нам все же, вероятно, следует придерживаться этикета, — ответила я. — Как, например, если случится привести ребенка на званый обед. Лишь потому, ну, что это, как бы, больше ваша область, правильно?
— Никогда не бейте ребенка в гневе.
Я записала.
Он нажал на «паузу», пока Маргарет ставила на столик поднос с соком.
— А вы, Грэйс? Вы с мужем собираетесь заводить детей? Спасибо, Маргарет, милочка. — Сколько, этот человек думает, мне лет? Он меня вообще хоть замечает?