Вооружившись знаменитой Межовской библиографией127, я составил себе список книг и газет, которые я должен был прочесть и использовать для моей работы. Получился весьма объемистый каталог. Впервые перестали для меня быть пустым звуком имена знаменитых сибироведов — Ядринцева, Щапова и др., впервые предстало предо мною такое курьезное, но имевшее для культуры Сибири свои положительные последствия движение, как украинофильское128. Увы, очень многие из наших ярых украинцев и не подозревают, что название, за которое они так по дон-кихотски борются, присваивалось уже другому окраинному «самостийничеству», ничего общего не имевшему с малорусским. Литература этого движения, особенно газетная, наивна, порою противна даже, но она пробудила в обществе интерес к изучению Сибири и имела хорошее значение демонстрации против крайней централизации нашего управления, к сожалению, во вред живым интересам края, как придется мне еще говорить, сохранявшейся до последнего времени. Противен был, конечно, тот узкий и бездарный шовинизм, который проникал иркутскую прессу того времени. У меня, например, резко остался в памяти: 1) номер газеты, в котором сообщалось о смерти Тургенева129; где-то на второй, кажется, странице маленькая заметка о том, что тогда-то, мол, умер известный «русский» писатель, написал он то-то — перечислены главные романы; и 2) номер той же газеты в широчайшем траурном ободке на всю газету, сообщающий о потере, понесенной Сибирью в лице ее «великого» поэта Омулевского130. Это было глупо, но, повторяю, свою пользу приносило; русское общество узнавало о заслугах действительно хорошего, хотя и не первоклассного, конечно, русского поэта, а о Тургеневых оно и так, конечно, было хорошо осведомлено.
Разыскивая статьи об инородцах в различных газетах, начиная с первых дней выхода их в России, я не мог, конечно, удержаться от прочтения заметок о той области, которую я так любил, т[о] е[сть] о театрах. Это дало мне возможность значительно расширить мои сведения по истории наших театров, воочию на протяжении многих десятков лет убедиться, как часто слепа и пристрастна пресса, претендуя на руководство общественным мнением и вкусом: достаточно прочесть разнообразные противоречивые рецензии о творчестве великого русского таланта Чайковского, чтобы понять, как художник-артист должен являться себе высшим судьей и не сбиваться с намеченного пути ни похвалами, ни порицанием газетной критики. Не без волнения перелистывая пожелтевшие страницы старых газет, я читал эстафеты о том, что Наполеон перешел со своими войсками границу России131 и т. п. Я, так сказать, непосредственно прикасался к нашей старине, к великим моментам нашей истории, и не раз у меня подымалось в глубине души сожаление, что я не пошел по научной дороге, далекой от всяких житейских мелких дрязг, по крайней мере, во время самого процесса работы.
В результате моих работ в Публичной библиотеке получился весьма солидный по объему и, вероятно, удовлетворительный по содержанию, за отсутствием в литературе другого сводного сборника всех источников по инородческому вопросу, труд в несколько сот (около тысячи) страниц, написанных мною от руки; в введении к моей работе я дал исторический очерк русского продвижения в Азии, включительно до позднейшего занятия нами Квантунского полуострова132; литературные данные, с указанием источников, были использованы о каждом, даже самом незначительном инородческом племени Азиатской России, как то об айносах, ороченах, гиляках и т. п.; большой отдел был посвящен миссионерскому делу, в прошлом имеющему несколько блестящих имен, а, в общем, на всем протяжении сибирской истории являющем наиболее темные ее стороны, особенно если сопоставить его приемы и результаты с выдающимися колонизационными способностями самого русского народа. После редакционного просмотра моей работы И. И. Крафтом она была передана Г. Г. Савичу, который остался ею чрезвычайно доволен. В то же время меня ожидал другой деловой успех: я закончил разбор очень сложного земельного дела Кыштымских заводов133; на составленном мною в Сенат весьма пространном рапорте товарищ министра А. С. Стишинский написал весьма лестную для меня резолюцию, в необычных выражениях восхвалявшую автора и просившую сообщить его фамилию. Кстати сказать, одно время Крафт довольно долго уклонялся от составления сенатских справок и рапортов для Стишинского, а поручал это всецело мне, так как был оскорблен его резолюцией: «Что за ерунда?» Он добился-таки, в конце концов, извинения со стороны товарища министра.