Прошло 25 лет, и киевская Императорская Александровская гимназия воспитывала уже в детях действительный, а не казенный национализм и патриотизм; в ее стенах происходило то, что в мое время было немыслимо: рискуя всем, даже самой жизнью, все воспитанники гимназии продолжали исполнять родной гимн, вплоть до принудительного закрытия гимназии, а мой 14-летний племянник, задумав взорвать пороховые склады большевиков, был пойман ими и поставлен «к стенке» для расстрела, но затем неожиданно помилован и получил в наказание 25 ударов шомполами.
Новое время сумело воспитать еще в стенах гимназии истинные, а не казенные начала патриотизма. Другой близкий мне юноша — двоюродный брат Сережа за стойкое исповедование этих начал был расстрелян большевиками. В среде сознательной молодежи этого времени уже не было циников, которые не понимали бы «удовольствия» быть битым за идею, за то, что «земля вертится».
Так за 25 лет изменились условия гимназического воспитания и жизни.
В университет6 я, как и все и всегда мало-мальски вдумчивые юноши с гимназической скамьи, вступал с известной долей какого-то благоговения и надежды, что там, наконец, откроется для нас ряд истин; об упорной систематической работе, о том, что наука двигается вперед чрезвычайно медленным постепенным завоеванием крупиц истины, требует для этого обыкновенных чернорабочих, а не гениев, которые, может быть, раз в век собирают воедино все крупицы, обобщают их и делают выводы, дающие новые теории и системы, — об этом всем думалось, конечно, мало. Одним словом, романтическое воспитание окрашивало в романтические краски и предстоящие занятия в университете. Первые лекции на юридическом факультете произвели очень сильное впечатление, начиная от их содержания и кончая такими отличными от гимназических уроков мелочами, как обращение к нам «милостивые государи», отсутствие вызовов к ответу уроков, серьезная тишина в аудитории во время лекций и т. п.
Вступительную лекцию читал покойный ныне Д. И. Пихно; это был известный экономист и публицист, издававший старейшую в Киеве русскую национальную газету «Киевлянин», перешедшую теперь к сыну ее первого учредителя В. В. Шульгину, члену первых трех Государственных дум7 и популярному деятелю Национальной партии8. Д. И. Пихно был внешне плохой лектор; глухой голос, манера тянуть «е-е», пока найдется подходящее выражение мысли, повторение за подлежащим соответственного местоимения, например: «Наука, е-е, она» и т. д. Но все окупалось серьезностью и, главное, искренней любовью к науке профессора. Поэтому, несмотря на «левое» настроение большинства студентов, консерватор Пихно пользовался должным уважением.
На первой своей лекции он дал нам понять значение университета — Universitas litterarum[61], по сравнению с различными специальными учебными заведениями; здесь, говорил он, читаются все науки; студенты в стенах университета имеют возможность слушать лекции по любому интересующему их предмету, а не только по своей специальности, а главное, путем постоянного обмена сведениями и мнениями с товарищами-студентами различных факультетов расширять свой умственный кругозор. Пихно был прав: ни одно учебное заведение, кроме университета, не дает бо́льших возможностей к широкому гуманитарному образованию, к выработке цельного миросозерцания; специалисты — технологи, путейцы, электротехники и проч. работают гораздо усерднее и больше, но лучшие из них — обычно проходили раньше через университет.
Я, воспользовавшись советом Пихно, прослушал ряд лекций на других факультетах, главным образом на филологическом, предпочтение которому юридического, с моей стороны, весьма огорчило моих гимназических учителей-классиков. Известный славяновед профессор Флоринский, для чего-то расстрелянный теперь большевиками, живо заинтересовал меня славянским вопросом; большой интерес возбуждали во мне также лекции покойного Прахова по истории искусств. Зато две лекции по зоологии, кроме отвращения и скуки, ничего по себе не оставили; это был не мой любимец — живой образный Брем; серьезный, солидный профессор с седой бородой монотонным голосом рассказывал о том, как проявляется половая жизнь у пауков и у морских ежей; для оживления лекции он вдруг, не меняя серьезного выражения лица, жестами и походкой изображал паука, подкрадывающегося к паучихе. Тогда, на этой именно лекции впервые у меня явилась мысль, впоследствии перешедшая в убеждение и определенное разочарование в методах университетского преподавания, о бессмысленности дословного, подробного повествования большинством профессоров всего того, что содержится в учебниках.