Поэтому должность директора названного департамента считалась особо выгодной, переходной к высшим должностям бюрократической лестницы. После важничавшего В. Ф. Трепова на его место был назначен очень корректный и приветливый А. Д. Арбузов20, под начальством которого мне пришлось некоторое время работать в Земском отделе, где он занимал должность помощника управляющего этим отделом; жизнерадостный, bon vivant[65], он не очень много времени уделял работе, но был любим за то, что никому не желал и не причинял зла.
В течение месяца я никак не мог представиться высшему своему начальству — управляющему Земским отделом Г. Г. Савичу; он принимал раз в неделю, и три раза подряд прием почему-то отменялся, а потому в течение месяца я не мог приступить к работе, так как от него зависело указать мне то делопроизводство (так в Земском отделе назывались отделения департамента, правами которого пользовался этот отдел), в котором я должен работать, и вообще оформить приказом мое назначение. В четвертую пятницу только я был, наконец, принят Савичем. Тогда это был еще очень молодой для занимаемого им места человек — лет 36, красивый, уже очень грузный, с одутловатыми щеками, налитыми кровью глазами и вообще с признаками, указывающими на склонность к апоплексии, от которой он и скончался скоропостижно лет через десять после нашего первого свидания. Принят я им был, уже наряженный во фрак, сухо, но вежливо; улыбнулся он только при расставании, когда я уже уходил, а потом снова вернулся для ответа на какой-то его дополнительный вопрос. Я через несколько часов от новых моих товарищей узнал причину улыбки начальства; дело в том, что я взял у портного фрак без примерки; оказалось, что он вшил фалды как-то вкось по бокам, почему сзади открывался вид на мои брюки, начиная от их пряжки. Кстати сказать, фрак я надевал изредка в балет и на редкие вечера, которые я посещал; поэтому я обошелся одним фраком в течение двадцати лет, продав его на базаре уже при большевиках. Мой фрак — показатель глупости модников: разновременно, сезона три-четыре, на протяжении 20 лет сохраняя один и тот же фрак, я бывал одет по последней моде; мне даже приходилось иногда выслушивать такие комплименты: «Ого, как Вы следите за модой: в Париже только что появились остроконечные обрезы, а Вы уже успели обзавестись новым фраком». Не правы ли те, кто утверждает, что моды — это ставка портных на глупость и суетность людей?! Особенно, конечно, женщин, ибо невозможно понять, почему одно и то же может идти и толстым, и худым, и брюнеткам, и блондинкам? Я без какого-то омерзения никогда не могу вспомнить об уродливых «турнюрах», которые были в моде в мое гимназическое время. Как будто бы не верх художественного вкуса одеваться индивидуально; так, как идет тебе именно, а не другим. Ну, как бы то ни было, а фрак мой в первоначальном его виде был уж чересчур «индивидуален», ибо вызвал улыбку даже занятого человека.
Покойный Г. Г. Савич был типичный чиновник: энергичный и умелый исполнитель велений начальства данного времени; поэтому он с одинаковой живостью проводил, прекрасно владея пером, указания и либерального по тому времени министра И. Л. Горемыкина — человека высоких умственных и нравственных качеств, и заместителя его, ретрограда и не подготовленного ни к какой деловой работе Сипягина21. Но при этом в Савиче был живой, не стесняемый никакими формальностями, дух[66] деятеля, стремящегося найти наиболее знающий, способный и талантливый состав сотрудников. Вне всяких протекционных соображений, с горячим увлечением он выискивал при всяком удобном случае какого-нибудь провинциального работника, обращающего внимание своими знаниями, работой. Из описания мною состава Земского отдела видно будет, как высок качественно был тогда этот состав. Приведу пока только характерный случай с попыткой Г. Г., свидетелем которой был я сам, пригласить на службу политического ссыльного Кочаровского. В печати появилась его книга о крестьянской общине22; кто автор книги, его социальное положение — нам не было известно; Савич пришел в восторг от этой книги и, со свойственной ему горячностью, дал распоряжение разыскать немедленно автора и предложить ему место делопроизводителя; после наведения справок оказалось, что Кочаровский — политически неблагонадежен; Савич не придал этому никакого значения и обратился к директору Департамента полиции23 с просьбой официально засвидетельствовать благонадежность Кочаровского; бывший тогда директор [Департамента] полиции Зволянский24, приятель Савича, долго доказывал ему, что он абсолютно не может исполнить его просьбу. «Как же, — говорил он чиновникам, — могу я выдать свидетельство о благонадежности человеку, который сослан в Якутскую область?», и называл Г. Г. сумасшедшим, но последний долго считал этот отказ со стороны Зволянского какой-то формальной придиркой и злился, так как без удостоверения о политической благонадежности зачисление на государственную службу было невозможно.