При первых же шагах моей службы приходилось завоевывать самому право на работу совершенно так же, как в адвокатуре завоевывается практика. Надо было самому добиться поручения какого-нибудь более крупного дела, чтобы удачным исполнением его обратить на себя внимание и получить право в дальнейшем на более сравнительно ответственную работу. Те, кто игнорировал это условие службы, безнадежно обычно оставались причисленными к министерству, не получая штатного места, или переводились в провинцию. В описываемое время при Земском отделе состояло уже свыше двадцати причисленных; в год максимально открывалось три-четыре вакансии, и вот, по моим расчетам, мне приходилось кандидатствовать четыре-пять лет — срок, который мне не позволяли мои материальные средства (я получал от отца в месяц 50 руб[лей] и имел бесплатную квартиру в семье Ковалевских — в Академии художеств, куда я переехал через несколько месяцев после поступления моего на службу). Итак, я решил завоевывать себе деловую практику: испросил разрешение делопроизводителя знакомиться со входящими бумагами делопроизводства, выбрал сам себе раз одно сложное, но не спешное дело, требовавшее направления в Сенат, изучил подробно его правовую сторону и приступил к составлению рапорта Сенату от имени министра. Как со стороны простым кажется канцелярский труд и как он сложен в действительности, в особенности для новичка, да еще получившего образование не по национальной, а общеевропейской программе! До сих пор помню, какие муки я приял с составлением первого в жизни рапорта по делу каких-то крестьян Червяковых: и свидетели, и ответчики, и истцы, и владелец имения — все оказались с одной фамилией «Червяковы»; вся деревня от крепостного еще права носила фамилию помещика. При изложении дела это меня страшно сбивало. Не мог я также долго освоиться с писанием «я» от имени министра: все хотелось говорить от имени какого-то третьего лица; привычки писать под псевдонимом «Министр такой-то», что я потом проделывал всю жизнь, тогда у меня еще не могло быть, конечно. Тем не менее самое главное — юридическое обоснование и заключение рапорта были сделаны мною правильно. Поэтому Корвин, прочтя эту мою первую ответственную работу, очень приветствовал меня, а затем, к величайшему моему изумлению, взяв красный карандаш, перечеркнул большую часть рапорта и добавил, улыбаясь: «Не смущайтесь, пожалуйста, вы будете, несомненно, писать прекрасно; требуется только опыт; вы разобрались в деле совершенно правильно». Когда я прочел написанный К[орвиным] рапорт по тому же делу, я не мог не признать, что по логичности, доказательности и систематичности он отличался от моей работы, как небо от земли; написано было то же самое, решение проектировалось мое, но форма была иная, обеспечивающая успех дела в Сенате. С этого момента началось, уже при инициативе самого начальства, расширение круга поручаемых мне дел. Я уже почувствовал себя каким-то винтиком в министерской машине. Возможность полезного влияния даже на маленьком весьма месте я узнал особенно тогда, когда мне удалось помочь пересмотру дела одного земского начальника, который был предназначен к увольнению. Переписка об ответственности земских начальников всегда изобиловала всевозможными курьезами, в особенности в области применения ими знаменитой тогда 61-й ст[атьи] Положения о земских начальниках, дававшей им право ареста и штрафа в административном порядке55: то какой-нибудь земский [начальник] штрафовал крестьян за то, что не свернули со своими возами с дороги перед его экипажем, то за то, что отказывались приобрести барабан для порки виновных по приговорам волостного правления под звуки этого инструмента и т. д. Земские начальники, как известно, не пользовались популярностью; институт их был введен императором Александром III вопреки мнению подавляющего большинства членов Государственного совета56; также меньшинством Совета принимались всегда и дальнейшие представления министра внутренних дел о распространении Положения о земских начальниках на другие части России. Молодой царь ранее был, очевидно, тоже против этого института, т[ак] к[ак] в различных своих резолюциях на всеподданнейших докладах губернаторов о пользе земских начальников писал: «Теперь и я такого мнения»57, а в случае нападок на это учреждение: «Все это — газетная ерунда» и т. д.58 К нам в делопроизводство поступали копии всех всеподданнейших докладов для исполнения согласно высочайшим отметкам. В Юго-Западном крае удалось избежать введения земских начальников благодаря необыкновенно смелому и энергичному сопротивлению киевского генерал-губернатора Драгомирова; его всеподданнейший доклад произвел на меня громадное впечатление: в ярких красках он рисовал культурную отсталость Киевской, Подольской и Волынской губ[ерний] по сравнению с соседними земскими губерниями; нет хороших дорог, нет достаточного числа школ, больниц, полиция плоха; богатейший край прозябает; над всеми правительственными мерами носится призрак мятежа то польского, то малорусского; если бы этот призрак и превратился когда-либо в действительность, то двумя батареями его можно моментально уничтожить; и вот, при таких условиях, вместо культурных мер нам предлагают то, в чем у нас и так нет недостатка — новых начальников. Драгомиров просил царя избавить край от этих начальников и дать деньги на школы59. Государь положил очень милостивую резолюцию на этом докладе: «Благодарю генерала Драгомирова за правдивый и честный доклад»; министру финансов было приказано надписью на том же докладе немедленно отпустить сравнительно крупную сумму на школьное дело в Киевском генерал-губернаторстве, а законопроект о земских начальниках для этого края был взят министром внутренних дел из Государственного совета обратно60.