За время моей работы в Земском отделе я был на дому у Г. В. не более двух-трех раз. У меня остался в памяти красивый строгий облик его матери, которую он обожал, по-видимому, в той же степени, как я свою бабушку; с тем же обожанием относился он к своему единственному сыну Воле — молодому правоведику, перешедшему потом в Политехнический институт80; впоследствии Воля и его жена составляли всю семью Г. В., и он с ними почти не разлучался. Невероятно тяжелую душевную боль и борьбу пришлось пережить, прежде чем решиться сообщить Г. В., что его Воля убит большевиками при первом занятии ими Киева в 1918 году81.
Отличительной чертой Г. В., которая не изменилась в нем никогда, была его глубокая религиозность и столько же глубокий национализм, какая-то прямо болезненная любовь ко всему родному, в особенности же к нашему крестьянству. Религиозность его выражалась не только в обычном посещении богослужений, но и в выдающемся знании Священных Писаний и церковной истории. Народничество его принимало порою какие-то даже уродливые формы, которые на службе злили, а в частной жизни смешили. Он убежденно или просто бессознательно как-то, в этом я не мог разобраться, считал, что умнее русского крестьянина нет никого и ничего на свете, почему «интеллигентское» вмешательство в его жизнь может быть часто только вредно: сам, мол, народ отлично разберется в том, что ему надо. Довольно сумбурные взгляды его на этот предмет были проникнуты чем-то вроде толстовского утопизма. Конечно, в них была огромная доля истины — мы скоро, без сомнения, будем свидетелями, а если не мы, то наши дети, мощного расцвета крестьянской России, надо думать, с призванным крестьянством законным Царем во главе; но до такой идеологии не доходил тогда Г. В., а просто в мелочах злился на всякие вредные, по его мнению, опыты с крестьянством; например, злобствовал он часто на ученых агрономов, считая, что они дают крестьянам не то, что им надо; начинались нападки его на агрономию всегда с примера, как когда-то в его уезд приехал какой-то агроном для чтения крестьянам лекций по молочному хозяйству: «Читал, читал, — злобно говорил Г. В., — а не догадался, с[уки]н с[ы]н, узнать сначала, есть ли у крестьян коровы; на кой черт им знать, как получаются молочные продукты и как по-интеллигентному надо ходить за коровой, когда самой-то коровы, черт ее дери, нет!»
В Земском отделе Г. В. дослужился до должности помощника управляющего этим отделом по делам продовольственным82; фактически в его руках, таким образом, было сосредоточено руководство всем продовольственным делом в Империи83. Когда Савича на должности управляющего отделом заменил Гурко84, то последний, как человек очень властный, начал теснить Г. В., предполагался даже перевод его на низшую должность, но он уехал в командировку и странствовал до тех пор, пока не состоялось назначение его на должность помощника начальника Переселенческого управления, по приглашению тогдашнего начальника этого управления А. В. Кривошеина85; в этом управлении, которое Г. В. скоро и надолго возглавил86, открылась ему широкая почва для его талантливой энергии и любви к крестьянам; широко и бесплатно наделять землею крестьянские массы — это наиболее отвечало душевным стремлениям и бессознательным идеалам Г. В. О моей работе в этом управлении под бессменным руководством Г. В. я расскажу ниже, теперь же вернусь к сослуживцам по Земскому отделу.
И. М. Страховский представлял из себя тип ученого юриста; всегда ровный, спокойный, приветливый, он и на службе, и дома более всего интересовался правовой стороной крестьянских дел; его статьи в популярном среди юристов журнале Гессена и Набокова «Право»87 отличались тонким анализом, изящным стилем и обращали на себя внимание в юридическом мире88. Не знаю, каким он был губернатором (без сомнения, строго лояльным и корректным)89, но настоящее место его, конечно, было в столице; какие причины помешали ему удержаться в Петербурге — я не помню.
И. И. Крафт даже для смелого по выбору сотрудников Савича представлял весьма необыкновенное явление в петербургской канцелярии. Провинциал-сибиряк, без всякого образовательного ценза, он начал службу почтальоном или сортировщиком писем в г. Якутске; одно время был даже волостным писарем; на свой опыт по этой должности, будучи уже губернатором, он любил ссылаться в разных важных совещаниях, чем приводил в немалое изумление других губернаторов и различных сановников. Постепенно, работая над своим самообразованием, читая, он дослужился в Сибири до советника Забайкальского областного правления, где на его способности обратил внимание военный губернатор области и наказной атаман Забайкальского казачьего войска90 Барабаш, взявший с собою И. И. на должность старшего советника Тургайского правления, когда он был переведен на должность военного губернатора в той области; здесь И. И. близко ознакомился с бытом и правовым положением киргизского населения, среди которого пользовался большой популярностью; по поводу последней врагами И. И. распространялись ложные слухи о небескорыстной роли его в деле защиты киргизских интересов; он, действительно, понимал интересы эти довольно односторонне, как видно будет ниже, но, без сомнения, искренно и глубоко любил киргиз; маленькие же сбережения его за весьма продолжительную службу и очень экономную жизнь были лучшими показателями его честной работы. В Оренбурге, являвшемся центром управления не только Оренбургской губернии, но и Тургайской области, почему это был единственный в России город, в котором проживало два губернатора, Крафт начал заниматься в архиве и в результате издал ценную работу: комментированные законодательно-историческими первоисточниками и сенатскими разъяснениями положения о степных областях и киргизах91. Эта работа, по переезде его в столицу, открыла ему двери Археологического института92, несмотря на отсутствие даже среднего образовательного ценза, и он окончил курс этого института, уже будучи на службе в Земском отделе.