Макар крестился, клал земные поклоны.
А Фекла стояла вся здесь, на ладони, и не могла отвести взгляда. Почувствовала, кто-то подошел со спины:
— Э, доченька, давно искала, да не того нашла… — шепнул старческий голос, — А если подумаешь, того. Да ты и сама уже знаешь…
— Что? — Фекла обернулась. За ней стоял седой монах.
— Церковь у нас, говорю, хорошая. Преображения на Ильиной улице. Сам Феофан Грек расписывал.
— Вы знаете, я схему для вышивки искала, я все обошла, а ее нету, а теперь мне домой надо…
— Ты уже дома.
— Да мне в Москву…
— Пойдем, что покажу.
И старик вывел ее на улицу.
Напротив за высокой стеной темнел в ночном мраке купол церкви.
— Там, доченька, в монастыре, читают неусыпную Псалтирь. За всех за нас грехи отмаливают. День и ночь, ни на минутку не останавливают чтение монахи. И старые люди говорят, что если чтение остановится, тут же конец света начнется. Вот как.
— Да мне только про схему-то узнать, какой конец света…
— А ты подумай, что если прервалось, что если нас всех уже судят последним страшным судом? Вот сейчас, в этот самый миг.
— Как можно! Ведь маменька выхухоль свою не вышила. Томную…
— Это что ж за паскудство! — внезапно сказал за плечом Макар. Он указывал рукавицей в темноту, где только и слышно было скрып снега.
Фекла вздрогнула. Монаха рядом не было, как сдуло.
— Ась? — она не понимала, о чем Макар говорит.
— Да баба эта с бородой! Цельный день за нами ходит как привязанная. Песенки поет: “Когда б имел я горы ниток и лари полные добра, все отдал бы за то, чтоб Инна мог вышивать весь день, ура!” И ведь была бы приличная баба, а то, я давеча приметил, она сарафан свой красный цыплячьим поясом подвязала. Ну как так можно, а?
— И что же?
— А вот давайте, барышня, мы ее расспросим?
— Да разве ж она с нами разговаривать будет?
— Есть у меня одна мыслишка… — Макар скользнул в темноту и увлек за собой Феклу.
Инна Никитич шагал прямиком к кабаку “Гюрза вышивает”.
Часть IX
— Не сочтите за грубость, Фекла Иововна, но вы балбес, - сказал Инна Никитич из-под мешка. - Откуда вы меня знаете! - изумилась Фекла.
Они стояли на крыльце “Гюрза вышивает”, Макар надежно заломил бородатой бабе руки.
— От губернаторши. Она поручила передать вам адрес Андрея Петухова. Вы ж такие все романтические, такие восторженные! Маменькины нитки выгребли, а адреса не взяли. Очень продуманно. — Фекла густо покраснела. Но в мешке на голове и в темноте зимней ночи Инне было не увидеть. — Вы б мешок-то сняли, — посоветовал Инна Никитич, — От него амбре чесночной колбасы. А я наелся под завязку органайзера.
— Макар! Отпусти ее, пожалуйста!
— Его, — поправил Инна Никитич, — я вообще-то мужчина, дворянин и имею офицерский чин.
— Что ж ты, офицерский чин, в бабьем сарафане на людях ходишь, да еще пояс такой поганый выбрал? — Макар продолжал крепко держать Инну Никитича.
— А потому, крестьянское отродье, абьюзер, что я тайное задание имею!
— За девками по церквам шастать?! Сам ты абьюзер, черт знает, кто это, — однако ж Макар ослабил хватку.
Инна Никитич выдернул руки, скинул с головы мешок, приподнял кокошник и с издевкой поклонился Фекле Иововне:
— Честь имею! Инна Никитич Татарцев. Вам адрес надо? Вот он, — и Инна Никитич протянул Фекле Иововне четвертушку гербовой бумаги.
Развернулся и зашагал в ночь.
— Да куда же вы?! — Фекла испугалась, — Вот так уйдете? И все?
— И все! — донеслось из темноты.
— Так давайте мы вас подвезем?!
— Куда? До Петухова? Мне лисичек не надо!
— Да хоть до Москвы! Вы такой путь для меня проделали…
Тут Инна Никитич притормозил шествие по сугробам и задумался. Мысль, что придется скакать верхом до Москвы, отозвалась в теле характерной болью. А тут миловидная барышня, хоть и порядочная дура, конечно, но это уж так завсегда, экипаж, можно спать в пути…
— Ладно! — крикнул из темноты, — До Москвы согласен. Поехали к Петухову, а утром — в путь.
Не успели они сесть в возок, задул ветер, поднялась метель. Все заволокло белым. Тронули. Лошади еле выбирали путь, снег слепил глаза, дорогу спросить было не у кого, ни единое окошко не горело в городе. Но вдруг, чу! Вроде блеснуло что-то желтым в темноте. Никак свет. Так и есть. Макар стал править туда. На залепленной снегом вывеске они разобрали только “…чка…цы”.
— Лавочка вышивальщицы? — предположила Фекла.
— Дурочка и бубенцы, — выдвинул версию Инна Никитич.
Они зашли.
В невысокой и светлой избе сидело 20 девиц и баб разного возрасту. Все вышивали.
— Проходите! Садитесь! Грейтесь! Хотите чаю тепленького в сапоги нальем? Вмиг угреетесь! — их приветливо встретили.
— Нам только дорогу спросить!
— Ой, это завсегда успеется — дорога. Вы лучше расскажите, какую обезьянку вы вышиваете?
— Почему это обезьянку? — удивился Макар.
— Ну как же, вот год обезьяны будет!
— И что?
— Все шьют! Вы же тоже, наверное, обезьянку шьете. Что выбрали? Набор или авторский дизайн? Или, может, бесплатничек нашли в сундуке?
— А ничо, что щас как бы февраль? — поинтересовался Инна Никитич.
— Ну и что же? Мы заранее. Мы загодя. Это же надо и картину на стену вышить!
— И пинкипчики на елку!
— Ой, Нюша, ты еще про игрушки-обезьянки на елку скажи! Тоже же надо!
— И на открыточки!
— А подарочки с обезьянкой обязательно тоже, а то родные осерчают!
— Ой, бабоньки, чует мое сердце, я не успею! Не успею!!! — заплакала одна девка.
— И кто в вашем обезьяннике главный заводила? — Инна Никитич впервые чувствовал себя в среде вышивальщиц как не дома.
— Ну наверное, Аглая… Да… Аглая уже большой пейзаж с обезьянами вышила — “Обезьяна, ее супруг и банан веселятся на лианах”.
— Аглая, как нам проехать на улицу Людогоща, 12?
— Прямо, но это вы зря.
— Почему?
— Вы пока будете ездить, пропустите плювачные бои вышивальщиц.
— Это что за диво?
— Да, сегодня высшая лига: слобода на слободу боем идет. Это вот когда двое сцепятся — ничего интересного, ну потаскают друг друга за хвосты на изнанке, мордой в провисший бэк потыкают и разойдутся. Но сегодня — другое дело. Одна слобода вышивальщиц против другой выступит. Человек до пятидесяти сразу биться будут. Вот потеха! А кстати, вам как раз по пути! Вы наших девок подвезите, они вам дорогу укажут. Но я оченно рекомендую поглядеть. Не каждый день такое бывает.
— Да! Не каждый! — подхватили девки, — Через день бывает. А вот чтобы каждый — нет, никогда.
— Ой, девки, а как здорово прошлый раз бабе одной блэкворк в клочья порвали за то, что она сказала, будто у слободских багет не к дизайну, а к ночному горшку подобран!..
И многие вышивальщицы засобирались, пошли к выходу.
— Кстати, — Инна Никитич обернулся с порога, — В вашем обезьяньем заповеднике нет носка с обезьянами. Вот это упущение, скажу я вам.
— Ааа!!! — тут же схватились за сердце вышивальщицы, — Не успеваем!!! Караул!!! Аврал!!!
Дверь закрылась.
Они подъехали к красивому кованному крыльцу. Вывеска глазила: “Нехай брешут. Плювачные бои.”
— А давайте хоть глазком поглядим? — предложил Макар, — Будет что на Москве своим рассказать, а?
— Да, я бы тоже хотел взглянуть, любопытно… — протянул Инна Никитич.