— Это хорошо, — заметила Суховская. — Только тощий он какой-то.
— Нет, нам такие не нужны. Правда, Люсенька? — не ожидая ответа, спросила мужа Вера Алексеевна. — А юноши, которые со станции приехали, богаты?
— Один, я так понял, да, — ответил переводчик, — его отец обоим поездку в Италию оплатил.
— Светленький такой? — уточнила Растоцкая.
— Нет, с усиками, — поправил Терлецкий. — Но имейте в виду, Вера Алексеевна, они художники!
— Что из того? Не сапожники же! — рассмеялась помещица.
— Знавал я одного помещика, — начал рассказывать Федор Максимович. — Тоже малевать любил. Разденет какую-нибудь крепостную — и рисует, и рисует. Жена его смотрела на это, смотрела, а потом решила: чем я хуже? И пятерых детишек родила. От соседа.
— Да и пусть себе рисует, — постановила мать троих дочерей. — Главное, чтоб жену для рисований не раздевал. Пусть крепостными обходится.
— Зачем вам эти ясли? — спросила Суховская, имея в виду юный возраст Тучина и Угарова. — Дочек надо выдавать за людей состоявшихся, в летах.
— А потом им, как тебе, молодыми вдовами маяться? — рассердилась Растоцкая. — Вот я за Андрюшу вышла, когда мы оба юными были. И как живем хорошо, душа в душу!
Теперь приотстал Тоннер — заныло правое колено. Остановился, поразмял, заодно и прикинул: к чему бы? Как у ревматиков боли в суставе предсказывали перемену погоды, правое колено Тоннера предвещало любимую работу. Нет, не осмотр чьих-нибудь гланд и даже не роды! Колено чувствовало загодя только труп, нуждавшийся в немедленном тоннеровском вскрытии. Илья Андреевич служил на кафедре акушерства и патологоанатомии своей alma mater — Медико-хирургической академии. Входило в моду рожать с участием солидного доктора, а не по-старинному, с бабкой-повитухой; это обеспечивало Тоннеру финансовое благополучие. А возлюбленной «музой» доктора была патологоанатомия — вернее, судебная медицина. Втайне от всех работал он над первым российским судебно-медицинским атласом.
— Я забыла, а господина, который приотстал, как зовут? Замечательные у него бакенбарды! — спросила тем временем Суховская, которой нравились мужчины с буйной растительностью.
Тоннер уже догонял процессию, и Федор Михайлович смутился. Доктор все понял и представился повторно:
— Илья Андреевич Тоннер, доктор из Петербурга.
— Вы доктор? — переспросила Суховская низким томным голосом. — Ах! Я уже чувствую себя больной!
Тоннер чуть растерялся и тут же получил второй недвусмысленный призыв:
— Ваши пациентки, наверное, от вас без ума?
Илья Андреевич ответил иронично:
— Большинство из них, сударыня, не только без ума, но и без других признаков жизни. Как правило, я исследую мертвые тела.
— Зачем покойникам доктор? — удивилась Растоцкая.
Роос, давно любовавшийся вдовой, наконец, решился сделать комплимент:
— Мадам, вы напоминаете мне рубенсовских женщин.
— Федор Михайлович, переведите же, — уловив приятные нотки в голосе американца, потребовала Суховская. — Не владею языками. Матушка моя неграмотна была — в осьмнадцатом веке науки не требовались. Наняла мне француза-гувернера, по-русски был ни бум-бум. Учил меня, учил, а оказался греком. Так что и французского не знаю, и греческий позабыла — поговорить-то не с кем.
Терлецкий, видно, не знал, кто такой Рубенс, и перевел слова Рооса так:
— Вы напомнили ему женщин из Рубенса. — И от себя пояснил: — Это его родной город.
Деликатный Тоннер не решился поправить, и комплимент этнографа пропал зря. Только Вера Алексеевна ужаснулась:
— Что? В этом Рубенсе такие крупные женщины и столь щупленькие мужчины? Чудные они, американцы!
Въехали в парк Северских. Завидев слева на поляне поросший пожелтевшей травой холмик, Тоннер спросил у Растоцкого:
— Это что, могила?
— Да, — ответил Андрей Петрович, — Кати Северской, племянницы князя.
— Почему не на кладбище? — удивился Илья Андреевич.
— Как? Вы про Северских ничего не знаете? — снова обрадовалась Растоцкая.
Доктор помотал головой.
— Так я расскажу, — попыталась опередить подругу Суховская. — Носовка — не родовое их имение. Родовое у них в Нижегородской было…
— Как всегда все путаешь, — не сдалась Вера Алексеевна. — В Рязанской, только Василий Васильевич его проиграл. А Носовку Екатерина Вторая его брату подарила на свадьбу.
— Да не брату, — возмутилась Ольга Митрофановна, — а его невесте, своей любимой фрейлине.
— Звали ее Ольга Юсуфова, — быстро уточнила Растоцкая. — Да еще кучу бриллиантов дала ей впридачу. Те Северские, не в пример нынешним, широко жили, балы на всю округу закатывали, с соседями дружили.