— Не вернет! — безапелляционно заявил Роос. — После бала их украли! Маркиза в спальне сняла на ночь сережки и положила в футляр с пистолетами. В Париже много грабителей, и все держат под рукой оружие. Но преступник спрятался за шторами. Маркиза не успела лечь в кровать, как он схватил футляр и был таков. Выпрыгнул в окно!
— Так и надо маркизу, — обрадовался Северский. — Небось этот «порядочнейший человек» сам здесь и мародерствовал! Ладно, пойду мать навещу. А то женушка никак дела закончить не может!
В анфиладе князь больно стукнул кулаком лакея Гришку, недостаточно почтительно, по мнению Северского, отвесившего ему поклон.
— Чай здесь вкусный, — похвалил генерал, допив третью чашку, — не то что в Калмыкии! Знаешь, как там заваривают? — спросил он адъютанта.
— Никак нет, ваше высокопревосходительство, — заверил командира Николай.
— Тогда слушай! Калмыцкие степи такие же, как воронежские, но ни единого деревца на сотню верст там не встретишь. Трава густая, в человеческий рост.
Этнограф достал свой блокнот и подсел поближе.
— А сами калмыки, они кочевники, — продолжил генерал. — Ездят в кибитках и живут в них же!
— Да что вы говорите, ваше высокопревосходительство! — вскочил с места Николай. Хоть он и слушал генеральские байки по сотому разу, к удовольствию командира, демонстрировал живой интерес.
— А что такое кибитка, знаешь? — спросил Веригин.
— Никак нет!
— Это такой плетень. Натягивают его на повозку, обтягивают войлоком. И все. Дом готов.
Из покоев выскочил Петушков. Его трясло, словно в лихорадке, и доктор Глазьев, искавший с кем бы выпить, тут же подскочил к нему, щелкнув по горлу пальцем. Петушков отмахнулся, его вечно бегающие глаза наполнились слезами, и, ни с кем не попрощавшись, он взбежал по лестнице на второй этаж.
Чуть погодя покои покинул и Павел Игнатьевич. Доктор Глазьев мигнул и тому, но снова безрезультатно.
— Спешу! Спешу! Много поручений надавала! Спокойной ночи, господа!
Все вежливо кивнули.
— Вижу, в степи кибитка стоит. Приказал остановить. Дай, думаю, посмотрю, как люди живут. — Веригин рассказывал смачно, размахивая руками, и собрал вокруг себя почти всю компанию. Только урядник Киросиров дремал в сторонке, да доктор с Митей играли в шахматы.
Почувствовав силу соперника, юноша стал предельно осторожен, в атаку не лез, и доктор, любивший игру обоюдоострую, злился, подбирая ключи к искусно выстроенным редутам на королевском фланге.
Страждущий Глазьев обратился к Рухнову. Тот и генерала вполуха слушал, и за партией издалека наблюдал.
— Французской водочки не желаете? — шепотом поинтересовался он.
— Французской? Можно…
— Расстроены? — осведомился, разливая по рюмкам, Глазьев.
— Что? Нет, просто задумался!
— Откинул полог, заглядываю, — продолжал генерал — А там девица! Очень недурная, должен сказать. Сидит, что-то шьет, трубку курит.
— Да что вы говорите? — снова деланно изумился Николай.
— Моя индейская жена тоже курила, — вспомнил этнограф.
— Я зашел и сел. Она тут же предложила мне свою трубку. Я отказываться не стал, затянулся, а сам поближе придвинулся. Спрашиваю: «Как звать-то тебя?» Что ответила, сразу забыл. Имена такие, записывать надо. Я следующий вопрос: «А лет тебе сколько?»
— Вот чудеса, калмычка по-французски понимает! — не унимался адъютант.
— А моя жена не понимала. Может, курила слишком много? — огорчился этнограф.
— Я по-русски спрашивал, — пояснил генерал и окликнул вернувшегося в «трофейную» князя: — Василий Васильевич! Как здоровье матушки?
— Спасибо, лучше! — У Северского явно поднялось настроение, он довольно улыбался. — Уже прощения у Кати просит!
— У какой Кати? — изумился генерал.
— Как и всех сумасшедших, мою матушку посещает призрак.
— Такое часто бывает! — подтвердил Веригин.
— Родительница вбила себе в голову, что виновна в смерти моей племянницы, той, что из окна выпрыгнула. И когда видит ее призрак, просит у него прощения!
— Не дай, как говорится, Бог сойти с ума, — расстроился Веригин.
— А у меня и для вас хорошая новость! — перевел разговор Северский. — Никодим в лесу вепря видел! Загоним?
— Отличная мысль! — вскочил Веригин.
— Охота будет славная! Ну, мне пора! — улыбнулся князь. — Спокойной ночи, господа!
— Так сколько лет было вашей степной Цирцее? — напомнил генералу Терлецкий, предлагая продолжить прерванный рассказ.
— Ах да! Подумала немного и отвечает: «Десять и девять», а сама улыбается мне ласково-ласково. Лица у них и так широкие, а в улыбке рот прямо до ушей. Я еще ближе придвинулся. Она, не вставая с места, сушеной кобылятинки подала, мол, угощайтесь, чем калмыцкий Бог послал. Такая соленая, ужас, но для приличия стал жевать. Тоже улыбаюсь и дистанцию сокращаю до минимума. Спрашиваю: «Запить-то есть чем?» Она в ответ: «Чая». Ну, чая так чая. А в моем рту уже можно селедок солить! «Наливай поскорей», — говорю. А посередине той кибитки костерок горит, и на нем котел.