Снег брызгами, медь запаха и весело, весело, весело!
И вдруг прошептал что-то. Что?!
И… словно бы удар под дых — воздух из легких вышибло. А кожу — по живому вывернули наизнанку. Уронило на землю. Закричала от боли, в этом крике меняясь, становясь другой… прежней…
Возвращаясь в себя.
Андрей однажды со смешком написал в письме к одному приятелю из той же Франции, но, слава Богу, ладящему с русским настолько, чтобы понимать "тонкие" игры слов собеседника, что он, Андрей, если следовать терминологии одной небезызвестной писательницы, выходит "парнем, который выжил". Это было еще лет шесть назад, после одного весьма рискованного эксперимента с артефактом из отцовской коллекции. Смешок при написании письма вышел нервный. Нет, Андрей знал, что в отличие от родителя, способностями в деле управления энергиями обладает весьма средними, если не сказать грубей. И ему было тогда всего двадцать — глупый возраст, когда считаешь себя взрослым как никогда больше в жизни, когда не сомневаешься абсолютно, когда рвешься реализовывать любую прибредшую в голову идею с энтузиазмом партийного агитатора. К тому же Андрей тогда только-только постигал теорию антикварно-магического дела, а хотел, конечно же, переходить к практике. Но — щелчок по носу. В двадцать лет чудес не случается. Еле выкарабкался после "отдачи". Исключительно благодаря упрямству. Не захотел умереть, раствориться в потоке обезумевшей энергии, а потом еще — карабкался и цеплялся за жизнь после полного, сокрушительного перенапряжения.
Только в Андрее, человеке по натуре скорее импульсивном, чем напористом, упрямству пробудиться было сложно. Нужно было доходить до края и даже чуть дальше. А сейчас, когда пригрелся, когда перестали болеть ссадины и порезы, просто забыл, зачем и куда шёл. Края не заметил. Сколько провел в снегу, не знал и знать не хотел… Утром на реке… вот, пожалуй, единственное хорошее в Заречце, прости, Господи, так это река… Утром, когда жара еще не поднялась, когда город спит, когда далеко-далеко кричат ранние петухи, а туман стелется по речной пойме — хорошо. Клубится и течет длинным молочным потоком… Встань и иди!.. да, река… Встань и иди, если хочешь еще хоть раз реку увидеть! Твою ж… дивизию!..
Вздрогнул как от удара и как-то разом очнулся. Почудилось, отец тормошит, как тормошил по утрам давно. Много лет назад… Вставай, пора в школу, Андрюша. Ну, поднимайся!.. С трудом сел, огляделся. Переохлаждение, конечно. Вот уже галлюцинации полезли. Вяло подумал, что слишком уж яркие галлюцинации — и река, и отец над ухом, и… совсем уж фантастическое зрелище — пантер на снегу когда-нибудь видели?
Поднялся на ноги, шатаясь, как пьяный. Бегущая навстречу угольно-черная пантера действительно смотрелась фантастично в слабом лунном свечении. Красивая, черно-гибкая на лунной белизне. Зло ощерилась и свернула глазищами, совсем как в передаче про животных. А потом прыгнула.
И тут же понял, что не галлюцинация. Тяжелые лапы, ощетиненные когтями, упали на грудь, вталкивая в снег. Настолько неожиданно случилось, что и вскрикнуть не успел. Острые зубы клацнули в сантиметрах от лица, обдало теплым и прелым дыханием. Пантера в Сибири… Реки не увидеть. Пантера… Шевельнулось в памяти поверх недоумения — пантера! Не может быть!
Рефлекс сработал раньше понимания. Отец натаскивал хорошо.
— Apage, bestia! — выкрикнул вместе с последними каплями таким трудом накопленной энергии.
Хватило. Даже более чем. На оборотней всегда безотказно действует. А это оборотень. Точно. Пантера. Формула изгнания звериной ипостаси.
Оборотень захрипел, откатываясь, забился в конвульсиях, поплыл рябью, задрожал. В следующее мгновение на снегу лежала девушка. Дышала взахлеб, тряслась крупно, как в припадке. Сил удивляться не было, отметил про себя, что оборотница должна быть неопытная, молодая, если обычная смена облика сумела настолько вывести её из равновесия. Матерый оборотень смены мог и не заметить, если очень хотел убить. А эта как упала, так и всё, иссяк запал. Поймал себя на том, что вдруг забеспокоился — всё ли с недавней злоумышленницей в порядке. Но так как день был безумный с самого начала, смело окликнул:
— Оборотень? Ты там живая? — вышло до смешного несолидно и слабо.
Девушка села. Стало видно, что у нее длинные волосы — спутавшийся темный клубок, глаза желтые, пантерьи, лицо худое, скуластое, остренькое и очень бледное. В целом симпатичное, только глаза эти… На щеке царапина. Сама в синих джинсах и пушистом сером свитере.