Подтащив Моркула к воде, сдернул мешок, мужик, ничего не понимая, заморгал, утопленница встрепенулась, подняла светлые очи, кинулась к любимому. Сопротивляться Моргул не стал, на поцелуй ответил как надо. И только их губы разъединились, как Анька грохнулась в обморок, чуть поймать успел, Моркула же откинуло на землю.
Вынеся обмякшую девку на твердую землю, направился было в лес, как из воды донеслось.
- Эй, касатик, а сокола моего не подтолкнешь поближе?
Я развернулся, увидел как молотобоец, извиваясь аки змей, уверенно движется к воде, видать, сам свою судьбу решил.
- И чтобы через два дня его в село отправила.
- Если сам захочет, то отпущу.
- А мне всё равно - захочет или нет, - напоследок рыкнул я.
Донеся приятную ношу до крыльца Тимохиной избы, с облегчением выдохнул, хоть одно дело до конца довел. Теперь к лешему в гости. Ну что за жизнь, ни присесть, ни отдохнуть. Ладно, сокрушаться о судьбе непутевой у лешего буду за чаркой пива. А сейчас... Со всей дури вмазал по добротной двери и бегом через забор.
Заскочив в избу за бочонком пива, побрел к лешему. Лес жил своей жизнью, где-то ухала сова, кто-то шуршал в кустах, деревья шелестели остатками листьев. Дождя не было, но сырости хватало, странно, пока бегал к русалкам этого не замечал. А сейчас расклеился, ведь на отдых иду.
- Куда ломишься, ходь сюда, - когда я замер в нерешительности, куда двигать дальше, послышался голос из кустов.
Вот же дедуля, опять расстроился, - скривя морду подумал я, глядя на плотную стену кустов,
Кое-как продравшись через преграду, вышел на маленькую полянку, луна серебряным светом освещала центр, где из земли росли пеньки, очень похожие на стол и злосчастные табуреты Степана. На одном из них сидел старичок в простой крестьянской одежде, сложив руки на трости. На губах как всегда мягкая, всё понимающая улыбка, а в глазах играет хитринка. Я уселся без приглашения, чай не за советом пожаловал, а пиво цедить. Лешей нагнулся, достал две чарки, я молча откупорил бочонок, доставшийся мне в уплату от Евсея аккурат в ночь, когда в капкан угодил, разлил янтарную жидкость. Молча выпили.
- Хорошо пиво, ажно воспоминания навеяло об одном мужике, что через лес к полюбовнице шел...
Старик затянул одну из баек, медленно, с множеством уместных отступлений, и своим мнением по особо значимым событиям. Первая байка естественным образам перешла во вторую, как бы дополняя её, но совершено с другими персонажами. За это время наполнил чарку трижды.
- ... а баба, дурья башка, приоделась и сидит, ждет. А что же молодец не весел, что ты буйну голову повесил? Аль беда пришла какая? - я даже не сразу понял, что леший обращается ко мне.
- Да всё нормаль... - и тут меня понесло, - да что это творится, я нечисть аль монах чистоплюйный? Бегаю, как в зад раненый, село от бед спасаю. Мне б сидеть на печи да радоваться людскому горю, а я как псина покорная всё для хозяина служу. Тошно мне.
Леший ухмыльнулся да залпом осушил чарку.
- Наконец-то ты созрел.
Я налил в ожидании продолжения.
- Вот ты все головушку свою светлую ломал, что тебя грешного на земле держит? - я мотнул головой, старик продолжал неторопливо, - так я тебе подскажу. Дело было давно, лет так сто назад. Князь в церковь ушел, да по всей своей земле так же наказал делать. Вот и к нам поп пришел, да не один, одного бы местные взашей выгнали бы, а с дружиной. Да стал церковь ставить, староста прошлый не дурнее нынешнего был, понимал, что дружина только и ждет, чтоб всех порезать да похолопить. Вот и терпел, сжал зубы, но терпел. Ладно бы церковь поставили, так еще удумали в каждый дом по иконе поставить да пять молитв выучить.
Старик промочил горло пивом, спрашивать, откуда это он всё знает, не стал, не мое это дело, да и леший может замолкнуть.
- Батюшка первый был строг, мог заглянуть хоть вечером, хоть ранним утром проверить, как люд молится у себя дома. Многие тогда головы потеряли, - леший тяжело вздохнул, - думаешь, эти дела не про тебя? Так слушай дальше. В каждом селе была ведунья. В твоем жила одна из сильнейших, древностью рода может с этим лесом потягаться. От того и гордыня в ней была под стать роду. Вот она и высказалась в один солнечный денек, али я, али попы. Старая, мудрая, но по-бабьи - дура. Кто же против князя попрет. В общем, ушла она, куда не ведаю, но далече. И осталось село без защиты от тварей ночных.
Я было открыл рот, дабы возмутиться, но понял, что во рту шишка, ну и шутки у старого.
- Осталось, осталось, не спорь. Посуди сам, церковь еще слаба в умах людей, и вера в неё не очень-то и велика. - Я тут же вспомнил брюхо попа, да и сейчас церковь не особо в почете. - Силенок у молитвы хватило бы разве что сглаз снять. А ведуньи-то и нету в селе. Что же делать?
Я пожал плечами, откуда же я могу знать.
- А всё просто - нужно защитника искать. И нашелся-таки в облике твоем.
- Это как же? - я с изумлением уставился на лешего, словно он только что себя осенил крестом.
- А вот и пришла пора второй части этой истории. Как ты знаешь, при жизни ты был знатным травником. Даже князь однажды послал к тебе гонца за отваром от болей в животе. Когда эта беда с церковью случилась, тебе уже было немало годков. Нет, до смертного одра еще лет пять оставалось. Но это же мало. Вот ты и удумал, как свой род спасти - обратиться в упыря. Год прошел, но отвар ты придумал, да такой хитрый, чтоб в злобу черную не удариться да от села не сбежать. В общем, проклял ты себя, пока попы силу не наберут, не будет тебе покоя, и будешь ты село из последних сил защищать.
Меня словно в прорубь окунули, что же это получается. Я, нечисть поганая, должен стараться во благо поповское? Бессмыслица. Дома вроде колы осиновые остались, пойду, сердце пробью, а то жить тошно стало.
- Ты пей, полегчает, - я послушно поднял чарку, осушил, еще налил, и так пять раз.