Через пару секунд она окончательно затихла и осела. Карета теперь была слепа и глуха. (Вообще-то ибы также могут ощущать магнитные поля, но когда они покидают родную планету, это чувство у них подавляется с помощью нанохирургии — на борту космического корабля магнитная перцепция приводит к серьёзной дезориентации.)
Затем её колёса отделились от своих осей на раме. Само по себе отделение колёс не было чем-то необычным. Система, с помощью которой питательные вещества попадали из осей в колёса, не могла обеспечить их достаточным питанием, так что в естественных условиях они периодически отделялись от остального организма для кормёжки. В этом случае на боковых сторонах колёс появляются толстые усики, похожие на щупальца-манипуляторы ибовской фасции, которые не дают колесу упасть (или поднимают его, если падение всё-таки произошло).
Практически сразу после отделения левое колесо попыталось вновь соединиться с рамой. Как ФАНТОМ и предупреждал, оно впало в панику, обнаружив, что по всей окружности оси появились небольшие пупырышки, не дающие ему снова на неё надеться. Оно покатилось по ангару, быстро вытягивая и втягивая свои боковые отростки. У колёс есть собственные визуальные сенсоры, и как только оно заметило огромное скопление ибов, оно бросилось прямиком к ближайшему из них. Тот крутанулся на месте, уклоняясь, а другой — Кейт вспомнил его имя — Мотылёк, единственный ибовский доктор на корабле — бросился вперёд с вытянутым щупальцем, на конце которого поблёскивал серебристо-чёрный медицинский парализатор. Парализатор коснулся колеса, и оно застыло. Несколько секунд оно стояло вертикально, потом похожие на корневища боковые отростки обмякли, и колесо завалилось набок.
Кейт снова посмотрел в центр ангара. Фасция Кареты соскользнула на пол, упав рядом с мертвой сенсорной сетью. Щупальца потянулись к раме, отделили синюю помпу от зелёного кокона и бережно опустили её на пол. Кейт видел, как центральное отверстие помпы проходит свой обычный четырёхтактный цикл открывания, растяжения, сжатия и закрывания. Примерно через сорок секунд пульсации отверстия потеряли чёткость, и цикл начал искажаться — помпа перестала понимать, что она делает. Движения отверстия стали беспорядочными — открытие, потом сразу сокращение; попытки растянуться после закрытия. Послышался тихий сдавленный хрип — единственный звук во всём ангаре. Наконец, помпа перестала двигаться.
От Кареты остался один кокон, лежащий на седловидной раме.
— Сколько живёт кокон без помпы? — шёпотом спросил Кейт Риссу.
Рисса повернулась к нему; её глаза были мокры от слёз. Она несколько раз моргнула, прогоняя слезу.
— Минуту, — ответила она, наконец. — Может, две.
Кейт потянулся к ней и взял её за руку.
В течение трёх минут всё было неподвижно. Кокон угас тихо, без звука или движения — хотя ибы, по-видимому, как-то узнали о том, что всё закончилось, и по одному, по двое начали покидать ангар. Их сенсорные сети были темны — никто не произнёс ни слова. Кейт и Рисса ушли последними. Кейт знал, что Мотылёк вскоре вернётся позаботиться о том, чтобы останки Кареты были выброшены в космос.
Когда они шли по коридору, Кейт думал о будущем. Ему, по-видимому, предстояло жить долго, очень долго. И ему было интересно, удастся ли ему через миллиарды лет избежать ошибок собственного прошлого.
В ту ночь он, разумеется, не мог заснуть. Смерть Кареты расстроила Риссу, а он сражался с собственными демонами. Они лежали рядом без сна, Рисса смотрела в потолок, а Кейт пялился на крошечное красное пятнышко в том месте, где свет пробивался из-под куска пластика, которым он загородил часы.
Потом Рисса заговорила. Всего одно слово:
— Если…
Кейт перевернулся на спину.
— Что?
Она некоторое время молчала. Кейт уже готов был ткнуть её в бок, но тут она сказала, очень тихо:
— Если ты забыл, как пишется u или y, то помнишь ли ты меня? Помнишь ли нас? — Она перевернулась на бок лицом к нему. — Ты проживёшь десять миллиардов лет. Я никак не могу этого осознать.
— Это… невообразимо, — сказал Кейт, покачав лежащей на подушке головой. Он тоже немного помолчал, потом сказал: — Люди всегда фантазировали о вечной жизни. Почему-то «вечная жизнь» звучит не так пугающе, как конкретный срок. Я могу размышлять о бессмертии, но вообразить, что я буду жив в течение следующих десяти миллиардов лет… Это просто в голове не укладывается.
— Десять миллиардов лет, — повторила Рисса, качая головой. — Солнце давно умрёт. Земля давно умрёт. — Удар сердца. — Я умру.