За Нюнем шла Селеса с теткой Лодой. Селесу так впечатлило воссоединение семьи после многолетней разлуки, что она вцепилась в тетку Лоду, пытаясь вызнать подробности. Сначала она пытала меня, но я молчала, как рыба. И тогда моя подруга нашла более податливую жертву. И сейчас я краем уха слышала, как Ирхина мать рассказывает Селесе историю семьи и бабкиной сестры, сбежавшей в Ургород.
Ирха с Грихой и Михой шли за ними. Молодые были счастливы. Гриха уже поговорил с отцом и получил родительское благословение, при условии, что Ирха внесет в семейный бизнес все пять грил. Они прямо сейчас обсуждали совместное житье-бытье.
Братья жили в доме, который построил для Грихи отец. Он рассчитывал, что Митка, родившийся на несколько минут, останется жить с родителями и заботиться о них на старости лет.
Но Митка после нескольких лет свободы совсем не горел желанием возвращаться к отцу. И Гриха с Ирхой великодушно решили, что пока могут пожить все вместе. Будет тесновато, ведь тетку Лоду тоже придется забрать к себе, но в тесноте, да не в обиде. А летом все вместе возьмутся строить еще один для Митки.
Дошка крутилась рядом с ними, ежеминутно отвлекая Митку вопросами. Парень явно ей понравился. И будь она на несколько лет старше, у него не было бы ни единого шанса. Уж я-то Дошку знаю. Она упрямая, если чего-то захотела, то в лепешку расшибется, а получит.
Сирга, Миха и Лушка носились вокруг нас, как стая веселых щенят. И даже крепкий вечерний мороз не был им помехой. Пока мы дошли до крепостной стены, под которой пряталась харчевня, они успели вываляться в снегу до состояния снеговиков.
Харчевня встретила нас неприветливо. Черное, заметенное снегом строение в два этажа. Чтобы подобраться к крылечку, пришлось расчищать снег лопатой, захваченной предусмотрительным Миткой. Крыльцо, по обыкновению, было низким, в три ступени. Доски прогнили, вторая ступенька провалилась под чьей-то тяжестью. Дыра, забитая снегом, щерилась краями с острыми обломками. Судя по тому, как был утоптан снег, ступеньку проломили очень давно, еще до начала зимы.
Мы осторожно поднялись наверх. Стянув варежку, я нащупала пальцами замочную скважину. Лучнного света было недостаточно, чтобы увидеть бороздки в отверстии, и ключ удалось вставить только со второй попытки. Сердце бухало в груди от волнения. Прямо сейчас я увижу то, ради чего так рискнула. Надеюсь, мне хватит денег, чтобы привести здесь все в более менее приличный вид.
Ключ нехотя, со скрежетом повернулся в замке. Тяжелая деревянная дверь открылась сама, с ужасающим скрипом, который прозвучал необычайно громко. Почему-то сразу вспомнилось, что отец Ирхи повесился прямо там… в темноте… Стало жутко.
— Ирха, — громкий шепот Лушки напугал до икоты, — а твой папка до сих пор там?
— Нет, конечно, — весело фыркнула Ирха. Прошла вперед, отодвинув меня в сторону, и смело вошла в темное нутро старой харчевни. — Не бойтесь, я сейчас свечи зажгу!
Я поняла, не только мне было страшно. Мы все невольно замерли перед темным провалом. Это позволило справиться со страхом и я вошла в харчевню, не дожидаясь, когда Ирха запалит свечи.
Внутри оказалось совсем не так темно. Лунный свет спокойно лился в два больших окна, освещая квадраты на деревянном полу, покрытом лохмотьями грязной, старой соломы. Массивные столы и лавки, расставленные ровными рядами, чернели в серебристых лучах света, сливаясь с густой тьмой в углах комнаты.
Ирха добралась до барной стойки, погремела ящиками в поисках свечей и огнива, и шепотом ругаясь на отсыревший трут, с третьей попытки развела огонь.
Пламя свечи медленно и неохотно разгорелось, освещая деревянные прилавок бара. Трут, как и все вокруг, отсырел. Все же оставить зимой без регулярной топки деревянный дом не самая лучшая идея. Я поежилась, сырой холод проникал под тулуп, отчего казалось, что здесь, внутри холоднее, чем на улице.
— А у тебя тут ничего, — незаметно подошла Селеса, — не как у Идена, конечно, но прилично…
И она была права. Если не принимать во внимание пыль и грязь, харчевня внутри выглядела гораздо приличнее, чем снаружи. Высокие потолки, обитые деревянными плашками стены, крепкая мебель, барная стойка из потемневшего от времени дуба, за которой пряталась дверь на кухню.
Там тоже все было привычно. Почти точно так же, как в той харчевне, в которой я работала: место для хранения продуктов, для готовки, для мытья посуды. И даже бочка для воды, кажется, почти родная. Такая же огромная и тяжелая. И сухая. Только на дне небольшая клякса льда.