— Благодарю вас, ваше благородие, — кивнула я, поправляя камень Анни. Мы с Тайкой подвесили его на широкой ленте, и ею плотно обхватили мою шею, превратив ее в подобие чокера, — этот камень достался Анни от ее матери. И я решила, будет не лишним продемонстрировать его тем, кто все еще сомневается в том, что я и есть герцогиня Форент.
— Разумно, — кивнул барон Пирр, — но все же подумайте о том, чтобы вставить этот камень в какое-нибудь украшение. Если желаете, я подскажу вам имя отличного ювелира, который справится с этой работой.
— Буду очень рада, — кивнула я. Перемены, случившиеся с бароном Пирром, после заключение нашего договора, не могли не радовать. Он начал уважать меня, разговаривать со мной, не как с девкой, волей случая взобравшейся на вершину аристократической пирамиды, а как с той, которая имела право быть там.
Мы снова сели в карету. Страх никуда не делся, хотя теперь я уже не боялась быть узнанной. Анни и ее «камешку» я доверяла. Но какое-то беспокойство не оставляло меня.
Остановка на воротах для проверки. Сердце бухнуло. В горле стало сухо. Сейчас я снова попаду на территорию королевского замка. Через семь лет после того, как мне пришлось бежать.
В карету бесцеремонно заглянул стражник, быстро, но внимательно и цепко оглядев нас с бароном Пирром с ног до головы. Обычная процедура, однако, мне пришлось незаметно прикусить губу, чтобы не вздрогнуть: показалось, что я уже видела этого солдата раньше.
Он меня, конечно же, не узнал, коротко поклонился и закрыл дверцу.
— Проезжай, — крикнул он кучеру, и карета, дернувшись, покатилась дальше.
Нас останавливали еще два раза, и, наконец, мы подъехали к парадному входу в королевский замок. Волнение достигло предела. И когда я вышла из кареты и положила руку на локоть барона Пирра, сама ощутила, как она мелко дрожит.
Барон тоже это заметил. Он склонился ко мне и быстро прошептал.
— Не бойтесь, я все время буду с вами.
Кивнула. Я понимала, барон вряд ли кинется меня защищать, если вдруг вскроется моя настоящая личность. Но его слова и твердая рука под моей ладонью странным образом помогли справится с расшалившимися нервами. А еще я решила, что завтра же отправлю Южина за снадобьями Великой Матери и каплями для нервных барышень. Кто бы мог подумать, что они понадобятся мне с самого первого дня.
Мы вошли в просторный зал, где собирались придворные в ожидании приема. Я тысячи раз была здесь, но впервые вошла сюда, как чужая. Я больше не принадлежала королевской семье. И это было больно. Невольно я вцепилась в локоть барона Пирра, сжимая его что есть сил. Но он даже не подал виду, что что-то почувствовал. И несмотря на всю ненависть к человеку, который работал на моего врага, я почувствовала благодарность к барону. За то, что сейчас он был на моей стороне.
— Та самая Форент...
— Спуталась с садовником...
— Сбежала в Ургород...
— А прическа-то... фу...
По залу, в котором располагалось довольно много придворных пронесся легкий шепоток. Дамы, взглянув на меня с жадным любопытством и легким презрением, тут же принялись обсуждать меня в своих тесных кружках. Представляю, что сейчас там говорят обо мне. Я уверена, как только мое имя появилось на слуху, всплыли все старые сплетни, приукрашенные кучей домыслов и придуманных подробностей. И сейчас весь высший свет, несомненно, строил предположения о том, как я провела эти семь лет вне семьи. А если вспомнить, что кто-то из этих леди успел побывать в моей ресторации... можно гордиться, герцогиня Форент еще очень долго будет поводом для злословий.
Нет, мне будут улыбаться, передо мной даже будут лебезить. Всем уже известно, что я невеста герцога Адрея Бокрея, одного из самых завидных женихов Грилории. Но за спиной будут говорить гадости.
— Эден, дорогой мой, — к нам торопливо подошла и склонила голову в приветственном поклоне главная местная сплетница — баронесса Ирла Шерши, — неужели эта юная прелестная женщина и есть герцогиня Форент?
Я знала эту бесцеремонную даму. Хотя она и изменилась за время моего отсутствия. Когда я видела ее в последний раз это была цветущая женщина сорока с хвостиком лет. Сейчас ей было слегка за пятьдесят.
Назвать Илру Шерши старухой язык, конечно, не повернулся бы, но ее красота уже начала увядать. Морщинки на лице стали слишком глубокими, чтобы их можно было скрыть пудрой, овал лица слегка поплыл, хотя она все еще была хороша.