– Ох, куда деться от этих помощников! – вздохнула Зина. – Ну уж ладно. Я вам буду давать по вещичке, а вы относите в буфет.
Изюмка получила кафельную дощечку, на которой режут сыр. Она крепко, обеими руками, прижала её к груди и тихо, еле переступая, направилась к буфету.
Антон же, наоборот, повинуясь своему праздничному настроению, скакал вприпрыжку с розовой маминой чашкой в руке. Но разбежался – и налетел на раскрытую дверцу буфета. Чашка со звоном разлетелась на мелкие блестящие кусочки.
– Разбил! – закричала Изюмка.
– Нет, – рассердился Антон, – она сама!
– Не выдумывай! – сурово сказала Зина, подбирая осколки в фартук.
Из спальни выглянул отец:
– Что это… кажется, авария?
– Нет! – поспешно ответил Антон. – Ничего и не разбилось.
Тёмные отцовы глаза перестали улыбаться:
– Ничего не разбилось?
– Нет, – опять сказал Антон.
Зина с осколками в фартуке молча стояла у стола.
Отец внимательно посмотрел на Антона. Лицо его стало скучным, словно погасло, а на лбу сразу появились морщинки;
– Мы сегодня не будем вырезать человечков, – сказал он и вздохнул: – Наш Антон – обманщик.
– Я, я разбил чашку! – закричал Антон, и крупные слёзы тотчас покатились по круглым, тугим щекам. – Я не обманщик!
– А почему ты не сказал сразу?
– Я думал, что ты за это… не будешь вырезать человечков…
– Я не буду их вырезать не за «это», а за то, что ты меня обманул. Рабочий класс обманщиков презирает. Понял?
Отец уселся у окна и загородился газетой.
– Ну, папа… ну, я больше не буду!
Антон ревел, но отец не отвечал ему. Антон начал теребить его колено.
– Человечков я тебе сегодня вырезать не буду, – снова сказал отец. – Ты меня обманул. И больше не кричи, ничего не получится. Вот тебе и весь сказ.
Антон в слезах отправился на кухню к маме. Мама стояла у дымящегося таза, мыла тарелки и весело разговаривала с соседкой – старушкой Анной Кузьминичной.
– У моего сына что-то случилось, – сказала мама. – Не могу ли я помочь?
– Можешь! – крикнул Антон. – Папа не хочет вырезать человечков!
– Почему же?
– Я его обманул.
– А, – серьёзно сказала мама, – уж тут я ничего не могу поделать. Не надо было обманывать. Зачем же ты обманул папу?
– Я твою чашку разбил нечаянно…
– Мою чашку? Вот ты какой неаккуратный! Из чего же я теперь чай пить буду?
– Из моей…
– А ты из чего?
– А я из ковшика…
Анна Кузьминична засмеялась. Мама отвернулась и низко нагнулась над тазом – мама считала, что Антон не должен видеть, что она тоже смеётся.
– Уж прости его, Нина Васильевна, для завтрашнего праздничка! – сказала Анна Кузьминична. – Он разбил-то не нарочно.
– Пускай бы разбил, да сказал бы правду, – возразила мама. – А обманывать ни в праздник, ни в будни нельзя.
– А я ничего не разбила и папу не обманула! – сообщила Изюмка, прибежавшая следом.
Зина молча высыпала в ведро осколки.
«Антон обманул – и вон сколько слёз пролил из-за этого, – думала она. – А я? Разве я не обманула Ивана Прокофьевича, когда опоздала? И маму тоже. Разве не обманула? Ещё хуже обманула!»
После ужина, когда уже все улеглись в постели и только мама ходила по комнате, что-то прибирая, Зина тихонько подошла к ней:
– Мама, а если человек про что-нибудь не скажет, он тоже обманщик? Или нет? Вот промолчит просто – и всё.
– Я что-то не понимаю, дочка, – ответила мать, чуть-чуть наморщив свой гладкий белый лоб. – Ты не можешь пояснее?
– Ну, вот человек слышит, как другой человек говорит неправду, а сам молчит. Значит, он тоже обманывает?
– По-моему, обманывает.
– А если что-нибудь сделает плохое… Ну, случится с ним что-нибудь… а он не скажет. Это тоже обманывает?
Мама с Изюмкиной куклой в руках, которую подняла с пола, села на диван и усадила Зину рядом:
– Если ты пионерка и сделаешь что-нибудь недостойное… Ну, например, спишешь что-нибудь или вдруг отколотишь маленького на улице…
– Мама, что ты! – улыбнулась Зина.
– Ну нет, это я для примера… И промолчишь об этом, то ты обманешь свою пионерскую организацию. Все будут думать, что ты хорошая пионерка, а ты хорошая будешь только внешне, поверху… – попробовала объяснить мама. И тут же, взглянув на Зину, спросила: – А теперь скажи, что у тебя случилось?
– У меня? – попыталась удивиться Зина.
– Да-да, у тебя, дочка, – твёрдо повторила мама. – Ну-ка, давай выкладывай.
Зина помялась немножко. Но преодолела себя и, запинаясь, начала рассказывать. Сегодня был у них сбор звена. И на звене девочки очень стыдили Тамару Белокурову за то, что она опаздывает. И её, Зину, тоже бранили…
Мама удивлённо поглядела на Зину: а её-то за что же?
Зина опоздала вместе с Тамарой. Зашла за Тамарой – ну, обе и опоздали.
– Значит, ты хотела её вверх потянуть, – сказала мама, – а она оказалась сильнее и тебя вниз потянула. Ну, а дальше?
– И, кроме того, Тамара обманула всех, что у неё мать заболела. А у неё мать ничуть не заболела – такая румяная, толстая… А здоровается так, что и не поймёшь, поздоровалась она или нет: глядит на человека, а будто его и не видит.
– Это у нашего инженера Белокурова такая жена? – удивилась мама. – Жалко… Но не о ней речь. Речь-то о тебе. Нескладно ты поступила, дочка. Подругу защищаешь, а школу обманываешь. А в школе-то кто? Твои же все подруги, пионерки. И учителя. Но опаздывать да ещё обманывать – учителей обманывать! – нет, дочка, это никуда не годится. Никуда не годится! И бранили вас на звене мало… Я бы перед всей дружиной побранила!