— Решила поговорить с директором… Пусть дают мне комнату. Не могу я так больше жить, Иринушка. Мама на меня и смотреть не хочет…
Сестры были одни дома. Ирина, необычно серьезная, задумчиво посмотрела на Лизу.
— Нет, Лиза, не надо ходить к директору пока. Неудобно. Что скажут в поселке?
— Но ведь так нельзя, Ирина! Я маму своим присутствием мучаю. — Похудевшее лицо Лизы выражало растерянность и внутреннюю борьбу. Иринке стало жаль ее. Девушка порывисто обняла сестру.
— Не горюй, все уладится… Я говорила с мамой… Она пока не может переломить себя. Но она очень любит Галинку, поверь!
— Вижу. А меня знать не хочет. — Она закрыла лицо руками, глухо проговорила: — Черствое сердце у нашей мамы…
— Лиза! Не нам судить маму. Ей тяжело вдвойне. Ты… ты оскорбила ее своим неожиданным замужеством! У нее все мысли были лишь о тебе… Ну, взгляни же на меня.
Лиза отняла от лица руки и посмотрела на сестру сухими тоскливыми глазами.
— Вчера мама подошла к Галинке… Я читала в это время… Мама не думала, что я наблюдаю за ней… Если бы ты видела, Лиза, как она смотрела на Галинку! — ласково-ласково, лицо будто светилось! Мне кажется, она нас с тобой так не любила, как ее! Ты очень обидела маму, Лиза. Ты же знаешь, она привыкла, чтобы ее слушались, советовались с ней, а ты даже не сказала вовремя. И вообще она боится за твое будущее.
— Но, Иринушка… все… произошло неожиданно… Тебе не понять.
Иринка с жалостью взглянула на сестру, погладила ее по волосам, отвела прядь волос за ухо. Порозовевшее маленькое ухо сестры показалось Иринке таким детским, что она невольно воскликнула тоном старшей:
— Ты — как напроказивший ребенок! Натворила дел и сама не понимаешь…
— Ой, Ирина, оставь свои умные речи! Уж если ты после первого курса говоришь, как наставница, что будет после пятого?.. Смотри, сама не оступись…
Иринка сверкнула глазами, вскинула голову:
— Не оступлюсь! Уж я-то разберусь в своей любви… А, если случится со мной что, раскаиваться не буду!
Лиза встревоженно посмотрела на сестру:
— По-твоему, я раскаиваюсь?
— А разве нет… Лиза?
— Я люблю Галинку… Я рада…
— Еще бы ты ее не любила!.. Но рада ли ты другому? Почему, Лиза, родная, — Ирина схватила Лизины руки, — ты об Аркадии так… ну, как тебе сказать, так невыразительно говоришь, без души словно?
Лиза отстранила Ирину.
— Я не умею… И вообще не отличаюсь красноречием.
— Нет, здесь не то! — Иринка отошла от Лизы и неожиданно вся засияла: — Лиза, если я буду любить… — девушка широко раскинула руки, словно подавшись к кому-то навстречу, — это будут видеть все! А о человеке, которого я любить буду, как хорошо я сумею рассказать о нем! И если я любить буду…
— Ты уже любишь, Ирина, — тихо сказала Лиза.
Иринка в ответ только рассмеялась.
Но вот Лиза опять помрачнела:
— Мама, такая умная, и не может понять, как тяжело мне, как сиротливо нам сейчас с Галинкой?
Иринка снова подошла к сестре.
— Лизушка, мама мне однажды сказала: «Чувствую сердцем, не так у Лизы все получилось…» Ты понимаешь, она в счастье твоем сомневается. И ей досадно за тебя.
— Неправда! Я не обижаюсь на свою жизнь… Аркадий мне дорог… Но как мне быть?
Лиза облокотилась на спинку стула, и рыдания, которые с таким трудом сдерживала до сих пор, вырвались из самой глубины груди ее, сотрясая хрупкие плечи. И когда в дом вошла Анна Федотовна, она увидела эти вздрагивающие плечи и светлую косу дочери, почти достающую до пола.
Седая, гладко причесанная, с холодноватым красивым лицом, она подошла к дочери, положила на ее голову обе руки, с вздувшимися жилками, с простым золотым кольцом на безымянном пальце.
— Нечего слезы лить. Поздно…
Лиза подняла мокрое лицо. На миг уловила затаенную теплоту и боль в серых материнских глазах. Чувство большой вины, страстное желание обрести вновь прежнюю материнскую любовь охватило Лизу. Она соскользнула со стула.
— Мама! — Лиза обняла материнские колени. — Прости меня, мама!
Мать нагнулась над дочерью, осторожно отняла ее руки от своих колен.
— Встань! — приказала мать. — Ни перед кем так не надо… Я запрещаю тебе! Человек должен быть гордым… Не забывай про это, дочь. Ну, иди ко мне.
Был августовский вечер. Красными тенями ложился закат на железную крышу клуба. Желтели в аллеях клубного скверика песчаные дорожки. Сквер уже после войны заложили комсомольцы торфопредприятия.
Сестры Дружинины сидели на скамейке.