— Поймай, папа, какую-нибудь песню о моряках, — просил Андрейка.
— О моряках? А! Все ясно. Мечта быть морским волком по-прежнему сидит в нас?
— Да! — весело подтвердил Андрейка.
Услышав голос Шатрова, Говоров крикнул в переднюю:
— Привет, Степан Петрович! Идите сюда, к нам! — привстав, он с удовольствием пожал большую руку Шатрова.
— Здравствуйте, Максим Андреевич! — ответил Шатров.
Он осмотрел Говорова, по-домашнему одетого в темно-синюю полосатую пижаму, ласково взглянул на прильнувшего головой к плечу отца Андрейку, улыбнулся:
— Друзья, видать?
— А как же — друзья.
— Друзья! — повторил и Андрейка.
— Большой, в школу скоро пойдет, а все к отцу на руки, — сказал, поддразнивая сына, Максим Андреевич. Андрейка застыдился, моментально соскользнул с колен отца, убежал в столовую. За ним пошли и Максим Андреевич с Шатровым.
Просторную столовую мягко освещала лампа под шелковым абажуром. Шатров окинул взглядом круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, диван и стулья в белых чехлах, репродукцию с картины Шишкина в массивной раме, сказал:
— Уютно живете…
— Ага, — Говоров улыбнулся своей открытой простодушной улыбкой. — Так, что ли, говорят на Урале?
— Ага, — улыбнулся и Шатров, поглаживая свою роскошную кудрявую бороду. — Я ведь к вам, Андреевич, просто так… Безо всякого заделья. Шел мимо — дай, думаю, зайду. — Он вздохнул. — После смерти Борисовны не могу дома один сидеть. А ведь, почитай, год, как схоронил…
— Ну и очень хорошо, что зашли. Да вы садитесь, Степан Петрович!
— Бело у вас кругом, — Степан Петрович сел. — У меня тоже при Борисовне бело в доме было, а сейчас… Близнецы хозяйничают… Что с ребят спросишь? Сколько комнат-то занимаете?
— Три… Вот эта столовая — самая большая, мой кабинет, восемь квадратных метров, — самый маленький.
— Да вы, Андреич, оправдываетесь, что ли? А я к тому это спрашиваю… Непросторно мы еще живем. — Он подошел к двери кабинета, заглянул. — Ну, что это за кабинет? Конура! Диванишко некуда поставить. А ведь знаю: по ночам сидите… поваляться с полчаса-час не мешало бы… Ну, да вы еще хорошо устроены, а вот многие у нас пока худо живут. Мало строим-то, а?
— Маловато.
— То-то… О себе я ничего не говорю — хоть и дряхлый, а домишко у меня. А у других? — Шатров снова сел на диван, сложив на коленях жилистые руки. — Я, Максим Андреевич, смотрю на наше торфяное дело так: закреплять кадры надо. Хватит на одной сезонщине жить. Основного кадра надо больше иметь. Растить надо. А закрепить их на месте можно хорошей квартиркой, огородиком. И коровку пусть люди заведут, чтобы честь честью все было. Сенокосных угодий у нас кругом довольно. А места-то какие — раздолье для охотников!
Шатров оживился.
— Да, поохотился я немало, сколько километров исходил по лесу со своим дружком-товарищем Егором Тимофеевичем Дружининым…
— Вы были близко знакомы с отцом Елизаветы Георгиевны? — спросил Говоров, не глядя на Шатрова.
— Большими друзьями были.
Помолчали. Говоров достал папиросы:
— Курите, Степан Петрович?.. Елизавета Георгиевна — старшая дочь в семье Дружининых?
— Да. Их две сестры. — Шатров нахмурился. Его широкий лоб прорезали две тяжелые складки морщин: — Старшему сыну Юрию Елизавету в невесты мы с женой прочили — не довелось.
Говоров надолго затянулся папиросой. Шатров не выдержал:
— Отчаянно, Андреич, куришь. Зря…
В дверях появилась Нина Семеновна.
— Добрый вечер! — приветливо кивнула она Шатрову.
— Вечер добрый! — ответил Шатров. — Мне пора, — вдруг засобирался он. — Засиделся!
— Да вы совсем недавно, кажется, и пришли? — возразила Нина Семеновна. — Давайте чай пить.
Она обернулась:
— Анюта! Накрывай на стол… и не забудь чайных ложек!.. А то их вечно на столе не оказывается.
На Нине Семеновне был яркий, весь в оборках халат. На полной груди красовался пышный бант, прикрывая чересчур глубокий вырез.
«А женушка у него дома-то поприветливее, — подумал Шатров. — И собой видная, холеная. Только халат этот зря напялила. Попугаистый больно».
Нина Семеновна не любила, когда к мужу приходили люди с предприятия, но к Шатрову она относилась благосклонно: «Пожилой, рассудительный… понимает толк в хозяйстве».
Надо сказать, что Нина Семеновна за последнее время взяла бразды правления в свои руки, отстранив Марию Андреевну. Муж и золовка только дивились: откуда в ней взялось усердие в хозяйственных делах и… скупость? Максим Андреевич однажды сказал жене: