Молчу, пытаясь вспомнить. Ажека вообще много, чего говорила. Она была умнейшей женщиной. Хоть и сложной.
- «Мушел жас» у казахов – это переходный возраст от одного периода к другому. Мы живем двенадцатилетними циклами, которые подобно кольцам составляют цепочку нашей жизни. И в этой цепи самые слабые места – места соединения звеньев. Я говорила тебе, что в 12 лет заканчивается детство и начинается молодость, с 25 лет - период взросления, а в 37 наступает зрелость.
Слушаю бабушку внимательно, а еще любуюсь ее нестандартной красотой и выдержкой. Ее обожал и боялся и муж-министр, и мой папа.
- Тебе исполнилось 37, и это самый тяжелый год в твоей жизни, - продолжает ажека. - Это время передачи энергии, опыта, накопленных знаний из одного возрастного состояния в другое. И сам момент передачи очень опасен, так как может случиться утечка энергии или ее потеря. Ты понимаешь, о чем я?
- Ты говорила, что в «мушел жас» человек может погибнуть, - дрожащим голосом говорю я.
- Не о том думаешь, Айлин, - недовольно качает головой бабушка. – Впрочем, есть смерть физическая, а есть духовная. Я говорила, что это опасный год, полный потрясений по всем фронтам. В 37 лет твоя задача не перенести негативную энергию и опыт в следующий жизненный цикл. Будь осторожна сама и не навреди другим. Ты же знаешь, какая ты у нас сильная?
- Я очень устала быть сильной, - горько выдыхаю я. – Я не знаю, насколько меня еще хватит.
-За тобой род. И он очень сильный, - говорит бабушка Алия. – Ты из рода Торе, а они - потомки Чингисхана и высшее сословие аристократической элиты. Торе А стоит особняком среди других родов, ведь это "Белая кость". Поэтому ничего не бойся и делай так, как я тебя учила. Ты слишком долго спала, моя дорогая. Но, наконец-то, проснулась.
Я смотрю на нее, потом на маму, затем на бабушку Жибек. Они улыбаются, как раньше, когда были живы.
- Время на исходе, Айлин, - говорит ажека, откладывая вязание. – У меня закончилась пряжа. А тебе пора возвращаться. Иди и не оборачивайся.
Я встаю и ступаю босыми ногами по холодному полу. Я - часть белого света, его продолжение. До меня доносятся обрывки фраз, мужские голоса и осточертевший писк приборов.
- Работаем дальше! – слышу я знакомый приятный голос, и в этот самый момент меня ослепляет яркая вспышка.
Медленно разлепляю веки и вижу серый потолок. Не могу ни повернуть голову, ни пошевелиться, ни говорить. Чувствую в горле трубку и от наличия инородного тела кажется, что задыхаюсь. Чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание начинаю мычать. Помогает. Ко мне подходит медсестра и что-то говорит. Я не могу разобрать, что именно. Перед глазами все плывет, а в районе живота болит. Но не так как до операции. Надо мной склоняется анестезиолог. Что-то говорит, измеряет давление, убирает трубку и уходит. Я снова погружаюсь в глубокий сон.
Снова просыпаюсь. Боль уже терпимая, но пошевелиться не могу: руки и ноги привязаны к кровати. Я подключена сразу к нескольким аппаратам. Очень сильно хочется пить, во рту так сухо, что режет гортань.
- Пииить. Пииить, - шепчу не своим голосом.
- Пить нельзя, можно только губы смочить, - говорит мне медсестра.
На вид ей примерно пятьдесят лет. Она строгая, но глаза добрые. Женщина подносит ко рту кружку с водой, но я слушаюсь ее, и только смачиваю пересохшие губы.
- Вот так, молодец. Будешь хорошо себя вести, скоро в палату переведут.
- А почему я связана?
- Аааа, - тянет медсестра, - это чтобы провода не отлетели, если вдруг дернешься во сне.
- Понятно.
- Спи, жаным. Набирайся сил. Если что - зови.
Веки тяжелеют, наливаются свинцом. Проходит меньше минуты и я проваливаюсь в бездну.
- Сегодня как прошла ночь? – слышу сквозь серую дымку долгого сна.
- Хорошо. Быстро идет на поправку. Даже удивительно.
Я открываю глаза, и вижу перед собой доктора. Он замечает, что я проснулась и улыбается.
- Привет, спящая красавица, - бодро приветствует он. – Выспались?
- Дааа, - сипло отвечаю я. – А какой сегодня день?
- Вторник.
- Как вторник? – ошарашено переспрашиваю я. – Я помню, было воскресенье.
- Правильно, - слегка смеется мистер Икс, - Вы поступили вечером в воскресенье.
- Ничего себе.
- Дааа, - тянет он, и садится на стул рядом с кроватью. – Вы нас заставили поволноваться. Во время операции у вас резко упало артериальное давление, и началась гипкосия. Знаете, что это такое?
Хмурюсь, пытаюсь вспомнить. Кажется, у Лауры сразу после рождения была гипоксия.
- Кислородное голодание? - спрашиваю я.
- Можно и так сказать. Но все обошлось и вы с нами. Вы молодец, Айлин! Заново родились.