Пригнувшись, я схватил его за ногу и дернул на себя. Мы повалились на пол. Подбежал прапорщик и стал выкручивать мне руки.
— Отпустите, сволочи!!! Зовите ДПНСИ[15], у меня срочные показания.
— Подожди, Валера… пусть скажет… Да подожди ты, Валера, не трогай его.
Валера, так звали садиста-санитара, фанатично ее уговаривал:
— Татьяна Ивановна, врач будет недоволен! Татьяна Ивановна, укол нужно сделать!!!
Я отчаянно вырывался. Был момент, когда я мог его ударить, но это было бы моим приговором, повлекшим бы за собой многие месяцы, проведенные в этом пыточном равелине, находящемся в центре страны.
Медсестра для себя что-то решила. Она стукнула ладонью по столу и уже с металлическими нотками в голосе крикнула:
— Немедленно его отпустить! Дежурный, прекратите безобразие!
Обрюзгший прапорщик отпустил мою руку. Санитар вышел из процедурной.
Тем временем сестра куда-то звонила. Трубку, видимо, не поднимали. Наконец ее лицо оживилось.
— Инна Борисовна, тут один больной от уколов отказывается. Желает давать следователю показания… Да… с сегодняшнего дня назначен галаперидол и аминазин… Говорит, здоров, хочет давать показания.
Я понимал, что в данный момент решается вопрос моего здоровья минимум на три месяца. Я молил бога.
Она положила трубку.
— Ну что ж… на сегодня вам разрешили не делать. Завтра придет врач, решит, как быть дальше.
Садист из хозобслуги смотрел на меня змеиным взглядом. Когда меня вели обратно в камеру, он приблизился и в самом прямом смысле зашипел:
— Ш-ш-ш-то… пролезло на сегодня? Завтра не выйдет… В шесть часов придет другая смена… принципиально будем делать.
Мне ужасно хотелось свернуть его бычью шею, но единственное, что я мог сделать в этих условиях, это сказать:
— Подожди, падло беспредельное, мы еще встретимся!!!
Позже в других камерах я узнал, что этого заключенного «шныря» все знают в 4–0 и все ненавидят.
Всю ночь я не спал. У меня не было сомнений, что врач, который появляется только в десять-одиннадцать часов утра, уколы мне не отменит. Утром благодаря «заботам» Валеры вновь пришедшая на смену сестра обязательно прикажет меня заломать и сделать укол. После первого же укола, когда мои глаза замутятся, а язык сведет судорога, объяснять уже не будет никакого смысла. Что делать?
Я знаю, есть люди, которым в самый последний, критический момент является бог, принося спасение. Себя я отношу именно к этой категории людей, отмеченных божьей милостью.
В шесть часов утра Всевышний помог мне найти выход из создавшегося положения.
Несколько ударов в железную дверь. В кормушке появляется недовольное лицо дежурного прапорщика:
— Начальник, мне срочно нужно написать заяву. Принесите бумагу и ручку.
Он смотрит на меня и цедит:
— Что там еще такое… а?
— Начальник, я буду писать заявление в спецчасть… Там все укажу.
В его заиндевелых мозгах, видимо, вспыхивают картины, одна краше другой. Он представляет, как я рассказываю о вскрытых сейфах, зверских убийствах, спрятанных миллионах. Через пять минут он передает мне два листа бумаги и шариковую ручку. Я пишу:
Начальнику ИЗ от подследственного…
Заявление…
Прошу немедленно меня вызвать для дачи показаний о вновь открывшихся фактах по моему делу. Ранее симулировал психически больного, за что прошу у администрации прощения.
Примитивно, но это единственное спасение. Сейчас о моем заявлении в первую очередь узнает медицинский персонал, затем из спецчасти придет оперативный работник. «Звездочки на дороге не валяются».
На укол в восемь часов утра меня не повели. К девяти часам открылась дверь, и прапорщик повел меня на свидание с оперативным работником.
В кабинете за столом сидел молодой рыжий детина и пальцами-сосисками приводил в порядок стопку листов. Когда прапорщик удалился, он пригласил меня сесть, слегка наклонился в мою сторону и заговорщическим голосом спросил:
— Что вы нам хотите сообщить? Я вас слушаю, — и с серьезной миной на лице добавил: — Не бойтесь, об этом никто не узнает.
— Гражданин лейтенант, почему меня здесь держат?.. Я желаю давать показания, не хочу затягивать следствие. Мне назначают уколы. Чтобы отсюда выбраться, я начинаю на себя клеветать. Если вы меня отсюда не вытащите, напишу прокурору по надзору. Думаю, администрация понимает, если каждый начнет затягивать следствие, что может получиться.
Я умышленно акцентировал именно на обстоятельстве затягивания следствия. Жаловаться на эскулапов в принципе было подобно детскому лепету на лужайке. Судьба одинокого беззащитного человека абсолютно безразлична бюрократам в нашей стране. Даже адвокат в процессе следствия нам не положен, так как недоверие, озлобленность, зависть привели к тому, что сотрудники юридического аппарата не имеют доверия друг к другу. С моей точки зрения, это и есть врата, откуда начинается бесправие.