18 ноября (1 декабря) Джадсон с согласия посла нанес визит в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД). Цель визита, которая обсуждалась также с британскими и французскими коллегами, заключалась в том, чтобы убедить Троцкого включить в условия перемирия пункт о запрете переброски войск на Западный фронт. Троцкий был настроен дружелюбно и согласился с резонами союзников – войска до заключения мира перебрасываться не должны, недопустим и обмен пленными. Но Троцкий предупредил, что, если союзники не присоединятся к мирным переговорам, большевики обратятся через голову правительств к народам союзных стран.[708]
Троцкий использовал встречу в пропагандистских целях – тайная дипломатия была в это время не в чести у большевиков. Он представил визит Джадсона как поворотный момент к установлению официальных контактов с США. Это вызвало крайнее недовольство в Госдепартаменте, последовало официальное опровержение – США по-прежнему не признают правительство большевиков и не собираются с ним сотрудничать. Американский посол Д. Фрэнсис отмежевался от Джадсона, представив его визит как личную инициативу. В январе Джадсон был отозван. Россию покинул и Бьюкенен.
Британское правительство предпочло направить в Россию своего неофициального специального представителя, опытного дипломата – бывшего генконсула в Москве Б. Локкарта. Отправляясь в Петроград в декабре 1917 г., он заручился письмом от неофициального представителя Советской России в Великобритании М. Литвинова. «Неофициально Литвинову и мне предоставлялись известные дипломатические привилегии, в том числе пользование шифрами и дипломатическими курьерами».[709] Британское правительство санкционировало неофициальные контакты с большевиками не только Локкарту, но и консулу в Москве Ф. Линдлею.
Посол Фрэнсис, как и руководство Госдепартамента США, надеялся на падение большевиков и выжидал. Выжидать предпочитал и президент В. Вильсон, который вообще мало знал о ситуации в России. Отозвав Джадсона, американские власти через Фрэнсиса дали санкцию Робинсу на неофициальные контакты с Лениным и Троцким.
По мнению Локкарта, «Робинс был единственным иностранцем, с которым Ленин всегда охотно встречался и которому даже удавалось произвести сильное впечатление на лишенного эмоциональности вождя большевиков».[710] Впрочем, Робинс мог произвести впечатление и на британских коллег, перед которыми он «нарисовал трогательную картину беспомощного народа, не имеющего ничего, кроме мужества, чтобы отразить величайшую военную организацию, которую только знала история».[711] По словам Локкарта, выступление Робинса произвело такое впечатление, что присутствующие члены британской миссии соглашались с необходимостью признания советского правительства и активной помощи ему в противодействии Германии. Но Робинс не мог убедить в этом Лондон и Вашингтон.
В неофициальные контакты с большевиками с санкции руководства вступил сотрудник французской военной миссии капитан Ж. Садуль. Он не смог убедить посла Ж. Нуланса, что только нормализация отношений с большевиками и активная помощь в реорганизации армии могут предотвратить сепаратный мир. Однако Садуль получил санкцию на неофициальные контакты с большевиками.
Министр иностранных дел А. Бальфур полагал, что не нужно раньше времени раздражать большевиков и толкать их в объятия Германии: «Я придерживаюсь четкого мнения, что нам выгодно как можно дольше воздерживаться от разрыва с этой безумной системой».[712] 8 (21) декабря он дал интервью российской прессе, в котором заявил: «Нет ни одного слова правды в слухах о том, что мы предполагаем предпринять карательные насильственные меры в случае заключения Россией сепаратного мира». Обсуждение целей войны с Россией Бальфур предлагал отложить до создания там «устойчивого правительства, признанного всем русским народом».[713]
7–10 (20–23) декабря на совещании Верховного совета Антанты в Париже было достигнуто англо-французское соглашение о разделе сфер влияния при вмешательстве в российские дела. Франция должна была вступить во взаимодействие с антибольшевистскими силами на Украине, в Крыму и Бессарабии, Великобритания – на Кавказе. Несмотря на то что формально союзники отказывались от вмешательства в российские внутренние дела, они решили: «Но мы чувствуем себя обязанными поддерживать связи с Украиной, казаками, Финляндией, Сибирью и Кавказом, потому что эти полуавтономные районы представляют значительную часть силы России».[714]
708