В драматичной обстановке второй половины февраля 1918 г. союзники мало чем могли помочь России физически. Восточный фронт рушился, и только переход к затяжной полупартизанской войне по сценарию левых коммунистов мог сделать тему союзной помощи Советской России по-настоящему актуальной.
26 февраля начальник Генерального штаба союзников генерал Ф. Фош дал интервью американской прессе, в котором изложил до чрезвычайности смелый военный план: «Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны встретить Германию в Сибири, они имеют возможность это сделать, и немедленные шаги должны быть предприняты в этом важном вопросе».[783] Так возник план интервенции, который затем активно обсуждался в союзных политических кругах и прессе и стал постепенно воплощаться в реальность – разумеется, без мифического появления Германии в Сибири.
Анализируя обсуждение западной прессой германской угрозы в Сибири, которая стала распространенным аргументом в пользу интервенции, Д. Левидов иронизирует: «Отметим, между прочим, что немцы в это время, то есть в конце февраля, находились в Двинске, и для того чтобы захватить Сибирскую железную дорогу, им понадобилось бы пройти шесть тысяч верст».[784] Эту задачку удалось решить, вспомнив, что в Сибири есть пленные, которые могут вооружиться и захватить дорогу. Этот миф также позднее был опровергнут, но стремление союзников к захвату дороги от этого не ослабло.
Однако 3 марта против интервенции, во всяком случае на этом этапе, на обеде с союзными послами высказался Вильсон. Формально потому, что японская интервенция могла настроить русское население против союзников.[785] Но реальные причины американского сопротивления японской интервенции весной 1918 г. заключались в японо-американских противоречиях. Вильсон аккуратно намекнул на отсутствие уверенности, что Япония вернет России занятые территории. Расширение сферы влияния Японии противоречило интересам США.
Колебания Вильсона и споры о ратификации Брестского договора в России отложили планы интервенции против Советской власти. К тому же на Западном фронте начинается германское наступление – последняя попытка пробить фронт Антанты.
14 марта Бальфур заявил: «Большевистское правительство – я полагаю искренно – желает сопротивляться германскому проникновению, но я боюсь, что эта надежда слишком поздняя, ибо как они могут сопротивляться, если они сами или их предшественники разрушили те условия, которые сделали сопротивление возможным».[786] Союзники руками Японии готовы оказать помощь, но не сейчас, а когда об этом попросит Россия – либо большевики, либо другая авторитетная сила.
В условиях германского наступления 24–28 февраля по предложению американского посла Френсиса большинство представительств союзников переехало в Вологду. Часть миссий, включая французскую, итальянскую, бельгийскую и сербскую, попыталась эвакуироваться через Финляндию, но после некоторых злоключений приехала в Вологду.
Отъезд послов дал дополнительную сферу свободы неофициальным представителям союзников. 5 марта – после подписания Брестского мира, но до его ратификации – Ленин встретился с Робинсом, а Троцкий – с Локкартом. Они обсуждали возможность помощи России со стороны союзников в случае возобновления военных действий Германией. 9 марта под влиянием Робинса посол Френсис сообщил в Госдепартамент: «Советское правительство является единственной силой, которая в состоянии оказать сопротивление германскому наступлению».[787]
Вильсон направил IV съезду Советов, обсуждавшему ратификацию Брестского мира, послание, в котором признал, что сейчас США не могут оказать России эффективную помощь, но в дальнейшем окажут содействие восстановлению ее независимости (довольно двусмысленное заявление – ведь формально Россия и не теряла независимости). Съезд ответил, что скоро пролетарии сбросят капиталистическое ярмо во всем мире.