Развал правоохранительной системы, вооруженность населения, маргинализация и рост социального отчаяния вели к росту преступности и самосудов. Как писал Горький, «за время революции насчитывается уже до 10 тысяч “самосудов”. Вот как судит демократия своих грешников: около Александровского рынка поймали вора, толпа немедленно избила его и устроила голосование: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить? Решили утопить и бросили человека в ледяную воду. Но он кое-как выплыл и вылез на берег, тогда один из толпы подошел к нему и застрелил его».[281]
28 октября (10 ноября) нарком внутренних дел Рыков принял решение о создании рабочей милиции (этот день до сих пор является праздником – теперь уже полиции), хотя на деле сохранялись и остатки старой милиции Временного правительства – той ее части, которая решила подчиниться новой власти или действовала под руководством еще не распущенного городского самоуправления.
Советы брали это дело в свои руки и сами определяли порядок формирования милиции. В некоторых городах вводилась всеобщая милицейская повинность. В Петрограде охрану домов должны были нести жильцы, уличные патрули дома формировали по очереди. Однако предложения домовых комитетов выдать им оружие ВРК отклонил. Так что охрана была невооруженной. С вооруженными бандитами боролись старая милиция и Красная гвардия, но этих сил не хватало. Старая милиция была поражена «саботажем», а Красная гвардия активно участвовала в гражданской войне.
Советы наводили порядок с помощью арестов за разные прегрешения. Так, Ржевский Совет вел борьбу с пьянством, отправляя пьяных в тюрьму на 3 месяца работ.[282] Это была типичная практика поддержания сухого закона, против которого бунтовали трудящиеся и солдаты, истосковавшиеся по «веселию Руси». Выпивать в помещении могли и сами носители Советской власти, но появление в пьяном виде на улице было чревато арестом – кроме всего прочего так предотвращалась угроза пьяных погромов.
В Петрограде их пик пришелся на 4 декабря, когда было зафиксировано 69 нападений на винные склады. Их пришлось частично уничтожить. По толпам погромщиков красногвардейцы открывали огонь, в том числе пулеметный.[283]
Большевики демонстрировали презрение к частной собственности. Советы широко применяли реквизиции. 23 ноября был принят декрет об отмене частной собственности на городскую недвижимость – жители наемных квартир теперь должны были платить не бывшим хозяевам жилья, а государству. Еще 28 октября Рыков своим решением предоставил городскому самоуправлению право реквизировать помещения и вселять в пустующее жилье нуждающихся в нем людей). Это позволило начать переселение в него бедноты. Однако такая антикапиталистическая уравнительная мера еще не создавала социалистических отношений.
Единственным преобразованием этого периода, которое могло претендовать на социалистический характер, стал декрет 14 ноября о рабочем контроле, анонсированный еще на II съезде в октябре. Его мы подробно разберем в другой главе. Оборотной стороной рабочего контроля должно было стать создание централизованного регулирования, а затем и управления экономикой. Уже 15 ноября СНК принял решение поручить Шляпникову, Оппокову и Бухарину начать разработку положения о Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ).[284] Он будет создан 2 декабря и станет центром управления государственным сектором экономики РСФСР, а с середины 1918 г. – практически всей промышленностью России.
Советская коалиция
Активное участие в переворотах на местах вместе с большевиками приняли левые эсеры, лидеры которых были исключены из партии эсеров 27 октября за участие в свержении Временного правительства и создании Советской власти. 2 ноября ЦК ПСР даже принял решение о роспуске Петроградской организации ПСР, где преобладали левые. Эти решения ЦК ПСР были подтверждены и уточнены 7 и 14 ноября. Несмотря на стремление левых эсеров примирить большевиков и умеренные социалистические партии, их радикализм вовлекал левоэсеровскую партийную массу в большевистские перевороты.
По мнению историка В. И. Миллера, «как раз левые эсеры сохранили верность основополагающим принципам ПСР, революционному духу и букве ее программы, а изменила ей правая часть ПСР, пошедшая за меньшевиками в отрицании самой возможности движения страны к социализму».[285] Строго говоря, центр ПСР и В. Чернов не отрицали такой возможности, указывая лишь на трудности перехода и необходимость двигаться к социализму поэтапно, а не рывком. Но раскол партии произошел не по центру и не правее центра, не по вопросу о путях создания социализма, а левее центра – по вопросу об Октябрьском перевороте, возможности узурпировать власть, то есть по вопросу о демократии. Левые эсеры выступали за то, чтобы идти к социализму немедленно, даже ценой отказа от важных демократических норм. А это уже был вопрос не только о темпах движения, но и о его направлении, о том, можно ли прийти к социализму недемократическим путем. Это разделяло центр ПСР и левых так же, как вопрос о необходимости глубоких преобразований разделял Чернова и правое крыло как ПСР, так и меньшевиков.
282
Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). – Ф. 6897. – Оп. 1. – Д. 15. – Л. 3об.
284
Протоколы заседаний Совета народных комиссаров РСФСР. Ноябрь 1917 – март 1918 гг. – С. 20.