Районные органы рабочего контроля в этой схеме создавались не столько для руководства ими, сколько для разрешения конфликтов, а всероссийский орган должен был вырабатывать инструкции.
Так, были выдвинуты две концепции рабочего контроля: «пассивная» и «активная». Первая делала рабочий контроль безвластным придатком центрального регулирования, Советов и профсоюзов, а вторая видела в нем структуру производственной демократии, участия в управлении под общим руководством центральных учреждений и пока вместе с предпринимателями постольку, поскольку они готовы сотрудничать.
Историк Д. Мандель, симпатизирующий левым коммунистам, так оценивает суть разногласий: «Главным вопросом, лежавшим в основе противостояния “товарищей справа” в отношении фабрично-заводских комитетов, были не предполагаемые анархистские тенденции последних, хотя в условиях кризиса и общего дефицита потенциал для конфликта между местными и общими интересами на самом деле присутствовал. Главным вопросом являлся социальный характер российской революции: “активный” контроль, защищавшийся фабрично-заводскими комитетами, означал радикальное ограничение прав частной собственности. Это было решительным шагом на пути к подавлению капитализма, даже если фабзавкомы не ставили себе целью немедленное введение социализма».[405] Стремясь защитить большевистских лидеров ФЗК от критики справа, канадский историк ставит их в противоречивое положение. Социализм вводить они не хотят, а капитализм подавляют. Итак, капитализм действовать не может, а социализм не вводится. «А упало, Б пропало – кто остался на трубе?» Разруха – ни капитализма, ни социализма. Понятно еще, когда эсеры считали социализацию земли началом перехода от капитализма к социализму. В целом капитализм ослабевал и ограничивался, но мог отработать свой потенциал в городе, где промышленность для социализма еще недостаточно развита. Но производить такой эксперимент в городе – подрывать капитализм, ничем его не заменяя, – невозможно при переходе к индустриальному обществу. Свято место пусто не бывает – либо капитализм, либо социализм, либо разруха, сменяющаяся господством бюрократии. Если не капиталисты и не производственное самоуправление – то бюрократия.
В действительности противоречие между правыми большевиками и фабзавкомовцами, анархистские тенденции которых были не предполагаемыми, а вполне осязаемыми и даже выраженными в приверженности анархо-синдикализму части лидеров ФЗК, заключалось не в том, нужно ли подавлять капитализм. И те и другие считали, что нужно. Вопрос заключался в скорости и направлении этого процесса. Умеренные большевики настаивали, что капитализм нужно разрушать тогда и там, где и когда понятно, чем его заменить. «Товарищи справа» предлагали не торопиться, пока не выстроены структуры государственного регулирования и управления. Если поторопиться, ничего, кроме разрухи, не получится. А строить регулирование было затруднительно в условиях конфликта большевиков с массами специалистов, что в то же время трагично сказалось и на состоянии продовольственного дела. Поэтому умеренные большевики увязывали свой политический и экономический курс: найти общий язык с социалистической интеллигенцией и связанной с ней частью рабочего класса, построить аппарат регулирования и вытеснять им капиталистическое управление.
Однако на предприятиях нельзя было ждать – капитализм в условиях экономического кризиса отступал быстрее, чем коммунисты успевали выстроить ему замену. Коллективы могли заместить образующийся вакуум, взяв управление на себя. Согласно синдикалистскому взгляду, это уже был переход к социализму, к некапиталистическому обществу. Заменив капитализм производственной демократией, затем можно было выстроить и экономическую координацию, но не сверху, бюрократически, а снизу, демократически. И это уже не та модель социализма, в которой государственный центр определяет жизнь предприятий. Общие интересы в ней – это не план интеллектуалов ВСНХ, а сумма местных интересов, сформулированная демократически.
Но оставался вопрос, будет ли демократическое решение лучшим с точки зрения эффективности. Впрочем, тот же вопрос относится и к решениям государственных мужей и их бюрократии. Не случайно, что некоторые «товарищи справа» легко переходили к более радикальным взглядам. Так, Ю. Ларин, который был сторонником «пассивного контроля», на I съезде профсоюзов в январе 1918 г. заявил: «Приходится отбросить мысль о рабочем контроле и волей-неволей переходить к системе полного управления предприятиями и руководства хозяйством страны».[406] Противники «активного контроля», производственной демократии, даже переходя справа налево, оставались на своих прежних позициях приверженности этатизму, руководству экономикой из государственного центра. Темпы создания такой системы – вопрос тактики. Нужно ли сочетать государственное регулирование с производственной демократией на предприятиях – вопрос принципа, самой модели социализма.
406
Цит. по: