Для сложного исчисления потребительско-трудовой нормы нужна была новая перепись (результаты переписи, организованной Черновым в 1917 г., не принимались). Пока она не состоялась, право распределения земли оказалось в руках Советов, которые принялись за это дело на глазок по своему усмотрению. Съезд земотделов Советов Рязанской губернии 3–6 апреля, например, решил: «Все земли, кому бы они ни принадлежали, должны делиться на общих основаниях, принятых в уезде в духе Закона о социализации земли». Весьегонский уездный земельный комитет Тверской губернии решил делить в основном помещичьи земли, а крестьянские частные земли по возможности не трогать. Продолжались споры о том, делить землю по едокам или по рабочей силе. В итоге «народного творчества» на местах землю делили по-разному. Согласно анкетированию по 18 губерниям, 597 волостных Советов поделили землю по едокам, 69 – по трудовой норме, 163 – только между безземельными и малоземельными крестьянами, 34 – между всеми крестьянами, а 350 продолжали колебаться до середины года. Помещичий инвентарь крестьяне разобрали между собой в 432 волостях, отдали бедноте в 195 и оставили при имении (где обычно в таких случаях создавались образцовые хозяйства) в 547.[462]
По мнению историка С. А. Павлюченкова, «в сущности, в первом полугодии 1918 года оказался полностью проведенным в жизнь лозунг “Земля – крестьянам”, и этот лозунг на практике оказался лозунгом голода… Будучи воплощенным в жизнь, лозунг “Земля – крестьянам”, которым революционеры всегда приманивали на свою сторону крестьянство, привел к отказу крестьян от обязанностей по отношению ко всему обществу».[463] Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Оказывается, у крестьянина, в отличие от остальных, есть некие «общественные обязанности» кормить города, даже если веселые горожане не собираются делать что-то полезное для крестьян. Веселые помещики пили шампанское, пока крестьяне голодали и пахали, потому что помещикам принадлежала земля, которую они не обрабатывали. А теперь эту землю получил тот, кто на ней работает, у него появился шанс не голодать, и это, оказывается, «лозунг голода». Крестьянство нуждалось в продукции города и было готово обменивать продовольствие на мануфактуру, металлические и иные промышленные изделия. Передача земли крестьянам могла стимулировать сельскохозяйственное производство в условиях гражданского мира, сохранения промышленного производства и денежного обращения, развития кооперативного снабжения и др. Голод на территории, контролируемой большевиками, стал результатом не передачи земли крестьянам, а сокращения городом полезного для деревни производства.
Мы увидим, что товарообмен между предприятиями и деревней шел и позволял рабочим получать продовольствие. Крестьяне вполне готовы были кормить город не в силу некоторых внеэкономических «обязательств», а в порядке товарообмена.
По данным известного экономиста-меньшевика С. О. Загорского, из 650 млн пудов хлебных запасов России 350 млн пудов приходилось на Украину, 110 млн – на Северный Кавказ, 143 млн – на степной край и Западную Сибирь. Население после Бреста сократилось вдвое, а продовольствия к маю в Центральной России и Сибири (подвоз с Северного Кавказа был крайне затруднен из-за действий немцев и белых) осталось 150–200 млн пудов. Но дело было не только в Брестском мире. Продовольствие нужно было перевезти, а количество исправных паровозов за год упало с 20 тыс. до 6 тыс., добыча угля – на 25 %, посев упал примерно вдвое.[464]
По подсчетам С. Г. Струмилина, основанным на данных продорганов Петрограда, энергоемкость суточного пайка составляла в ноябре 1241 калорию, в декабре – 1162, в январе – 771, в феврале – 612, в марте – 1082, в апреле – 1023, в мае – 899. При том что для поддержания жизни требуется не менее 2300, а для работы средней интенсивности – 3100 калорий.[465] Остальное приходилось добирать покупками на рынке, своими заготовками, помощью из деревни. Работали общественные столовые, правда, с очень скудным рационом. Но цены росли так быстро, что доход рабочего позволял обеспечить его семью с рынка только дня четыре.[466]
462
464
Рабочее оппозиционное движение в большевистской России. 1918 г. Собрания уполномоченных фабрик и заводов. Документы и материалы. – С. 228–229.
466