В Баку нефтяной газ разделялся на фракции, и метан частично направлялся на производство метанола. Метанол тоже перевозился на новый перерабатывающий завод, где из него тут же производился этилен и пропилен, которые на месте и полимеризовались в реакторах низкого давления. А в Баку этан перегонялся на этилен, из которого делался полиэтилен в новенькой (фактически опытной) установке высокого давления. Тоже продукт очень нужный: из него стали делать влагостойкий слой для женских прокладок, что несколько снизило их стоимость при производстве (и повысило получаемые Верой доходы). А лишняя копеечка была очень нужна…
Но к этому реактору Вера вообще никакого отношения не имела, она лишь показала место в статье Пехлера, где описывался процесс, а все остальное придумали и воплотили в сталь и некоторые другие металлы инженеры «Химавтоматики». И придумали и воплотили очень даже неплохо — но появилась новая проблема: проблема с количеством выделяемого газа. В бакинской нефти газа было относительно немного. То есть, по мнению Веры Андреевны, совсем немного, потому что нефть в Баку залегала неглубоко и за долгие миллионы лет изрядная часть газа нашла выход наружу и успела рассеяться в воздухе. Так что на тонну добываемой в Баку нефти попутного газа получалось всего-то кубометров с тысячу, лишь самую малость больше. А на вес — даже чуть меньше шестисот килограммов. Вот только нефти там в двадцать девятом году добыли около десяти миллионов тонн…
Шесть миллионов тонн газа, из которого около трех с половиной процентов было газами «тяжелыми», состоящими наполовину из этана. И в год этана там можно было получить больше восьмидесяти тысяч тонн — а установка могла его переработать по двести тонн в сутки, и остальное приходилось все же сжигать (хотя из-за этого жаба душила уже не только почти всех членов правительства, но и поголовно всех инженеров и даже рабочих бакинского газоперерабатывающего завода). А пропана получалось уже за сто восемьдесят тысяч тонн, и, понятное дело, на одном танкере столько было просто невозможно перевезти. С бутаном (которого получалось тоже порядка восьмидесяти тысяч тонн) было несколько полегче: для перевозки этого газа были изготовлены специальные железнодорожные цистерны, но их, понятное дело, тоже излишка имелся огромный недостаток. А еще все это сопровождалось активнейшей «работой» разного рода настоящих врагов советской власти (как местных, так и зарубежных, сильно недовольных тем, что такое богатство проплывает мимо их карманов), так что Лаврентий Павлович чуть ли не треть своего времени либо лично в Баку занимался работой по защите как нефтехимии, так и нефтедобычи, либо инструктировал своих старых знакомых из Бакинского ОГПУ.
А в «Химавтоматике» с невероятной скоростью делались еще пара установок по переработке этана, Лабораторный завод все силы прилагал к скорейшему изготовлению оборудования для производства полипропилена, строились новые заводы по выпуску различных каучуков с использованием бутана…
Но все огромные усилия очень большого числа людей так и не давали ясного ответа на основной вопрос (возникший сразу же после того, как часть газа все же перестали сжигать в факелах): куда девать десять миллиардов кубов метана, получаемых за год? Особенно этот вопрос беспокоил товарища Сталина, товарища Куйбышева и товарища Кржижановского, которым Лаврентий Павлович на очередном заседании правительства (точнее, группы по проверке работы НТК) мельком сообщил полученную от Веры «всем известную информацию»:
— Один кубометр сухого метана, пропущенный через электростанцию, дает минимум два киловатт-часа электричества. И на бакинском метане мы легко можем получить постоянную электрическую мощность в две с четвертью тысячи мегаватт и вдвое больше тепловой энергии. А еще она говорит, что если использовать надкритические — что это такое, пусть Глеб Максимилианович нам расскажет — котлы, то и три с половиной тысячи одного электричества не покажутся сказкой…