В Берлине Вера навестила Владимира Николаевича и в торжественной (насколько позволяли условия госпиталя — ему недавно сделали операцию) обстановке вручила ему орден. А затем, видя, что разговаривать профессор не способен, сказала:
— У меня к вам накопилось множество вопросов, но с ответами я вполне и подождать могу. Сейчас я занята запуском сразу нескольких заводов, которые будут пластмассы по вашим технологиям изготавливать… вашим, вашим, я только разве что катализаторы немного более эффективные нашла… а на неотложные вопросы и специалисты из вашего института пока ответить могут. Но вот в следующем году, когда я всерьез займусь синтезом различных сополимеров, мне без вашей помощи будет не обойтись. Так что очень надеюсь, что в начале года мы с вами сможем уже встретиться всерьез так и надолго, и все вопросы обсудить. Да, хочу отдельно поблагодарить вас за то, каких вы учеников выучили, и от себя лично поблагодарить, и от Лаврентия Павловича, и от товарища Сталина. А в качестве благодарности… Институту высокого давления сейчас строится новое здание в Москве и опытный завод неподалеку от Москвы. А еще для вашего института, химико-фармацевтического и института нефтехимии рядом с новыми корпусами и новый жилой квартал строится. Так что для научных сотрудников обещанный коммунизм наступит лет на несколько раньше… и главное: ЦИК, ЦК и ВСНХ приняли совместное постановление о том, что ОГПУ отныне не имеет права даже заводить дела на работников НТК и членов их семей. Надеюсь, я вас порадовала… орденом, символизирующим высочайшую оценку ваших заслуг всем советским народом…
Профессор Ипатьев сморщился, затем суетливо пододвинул к себе листок бумаги с тумбочки и карандаш, и написал:
— Это вас называют зловредной Старухой?
— Нет конечно! Меня называют просто вредной Старухой. Склочной и вредной, и никак иначе! Ладно, я больше вас пока беспокоить не стану, подожду вашего выздоровления… скорейшего выздоровления. А вот потом…
— Я согласен, — написал Владимир Николаевич, — мы потом поговорим…
И, когда Вера выходила их палаты, она заметила на лице пожилого химика какую-то мечтательную улыбку…
Глава 7
Чтобы выстроить домну с огнеупорами из окиси циркония, нужен цирконий. А проще всего цирконий вытаскивать из циркона, которого можно найти довольно много в рассыпных циркон-рутениевых месторождениях. И месторождений таких тоже немало — в мире немало, а вот в СССР… В СССР они тоже имеются, причем и большие имеются, и не очень большие — но самое-самое месторождение еще в конце девятнадцатого века русские геологи нашли на юге Нижегородской губернии. Не особенно большое, точнее даже его можно было назвать особенно маленьким — а самым-самым его можно было называть лишь потому, что докопаться до него пара мужиков (один с лопатой и один с ведром, чтобы землю вытаскивать) могли за пару недель, а искомых минералов там хотя было и мало в мировом масштабе, но вот в масштабе, скажем, Лабораторного завода их было достаточно.
Достаточно для того, чтобы приготовить в очень обозримые сроки футеровку для трех доменных печей из окиси добытого в шахте циркония, и даже на то, чтобы на окиси этого самого циркония осадить катализаторы для получения азотной кислоты. Но кроме как цирконий добыть из шахты, его нужно было еще и очистить от примесей, а среди примесей в добытой руде было целых четыре процента двуокиси гафния.
А отделить цирконий от гафния было далеко не самой простой задачей, однако Саша Новосёлова отнюдь не за красивые глазки получила степень доктора химических наук — и производство трехсот тонн циркониевых огнеупоров как-то «естественным образом» дало стране целых двенадцать тонн двуокиси гафния. Забавный металл, его и открыли-то всего пять лет назад, так что пока еще никто даже не знал, зачем он вообще нужен. То есть не то, чтобы вообще никто…
Как из окиси сделать чистый металл, у химиков вопросов не было. Как сделать металл совсем уж чистый, не было вопросов уже конкретно у Александры Васильевны (гафний очень хорошо подвергается йодной перегонке). А куда воткнуть гафниевый электрод…
Старуха же, как всем в МВТУ было известно — химик, а химики-то должны знать свойства простых веществ? Поэтому когда Вера сказала, что у металла очень низкая энергия выхода электрона и поэтому вот такой девайс нужно делать с электродами именно из гафния, то в ее словах никто не усомнился. И никто в пользе девайса не усомнился тоже, а то, что его никто в мире еще не делал, никого в институте не остановило. Раз никто не делал, то сами и сделаем! Так что когда группа из пяти студентов под руководством одного аспиранта притащила на защиту дипломов плазменный резак для металла, работающий на аргоне, всех интересовал лишь один вопрос: какой толщины лист он сможет резать? Вопросов «почему электрод гафниевый» и даже «как вы до этого вообще додумались» никто не задавал. Да и зачем было задавать глупые вопросы? Вопросы следовало задавать умные, например такие, как «а когда вы, товарищ Слепнев, планируете продемонстрировать нам автомат для раскроя листового металла?» — так как именно для этого автомата резак и делался. Ну а то, что с его помощью и руками стальные листы можно было резать, так это всего лишь мелкая, но приятная опция диссертационной работы.