— Это как раз понятно: этих ребят она давно знает, и они ее знают, ведь она их, когда те еще студентами были, буквально с рук кормила — это раз. А два — у ребят есть довольно специфический опыт: они уже умеют брать иностранный мотор и увеличивать в нем компрессию и мощность. Они же именно этим на автозаводе и занимались, работая с Хадсоновскими моторами. Вера сама говорила, что Микулин тут бы выжал из мотора уже минимум тысячу двести сил, но он бы это делал гораздо дольше. Ну а три — это то, о чем я уже сказал: ЦИАМ в ведение НТК не входит…
— Ясно… наверное, стоит и товарища Микулина попросить поработать с компрессией под этот бензин… Да, я думаю, что в свете того, что сделал по советам Старухи товарищ Мясищев, твою просьбу о выводе группы Сухого из-под руководства товарища Туполева нужно удовлетворить. А с Верой Андреевной ты работу проведи: пусть она попросит Павла Осиповича доработать, например, какой-нибудь иностранный истребитель…
— Мне кажется, — криво усмехнулся Берия, — что она сама именно это и собирается предложить товарищу Сухому, иначе зачем бы она так просила перевести его группу в НТК?
Страна с невероятной скоростью развивала собственную энергетику, и по этой части в СССР развернулось «социалистическое соревнование» — а точнее сказать, жесткая конкуренция — между учрежденным в двадцать седьмом году ленинградским котлотурбинным институтом и созданным в рамках НТК московским энергетическим. Последний вообще был учебным, но в нем, руководимым профессором Рамзиным, и конструкторские работы велись весьма активно. Производственным базами «соревнователей» были ЛМЗ, со своими многолетними традициями и Калужский турбинный завод — работающий всего лишь третий год и никакими традициями обрасти просто не успевший. Ну и результаты обе конкурирующие конторы показывали, соответственно, очень разные.
На ЛМЗ серийно (то есть по пять штук в год) выпускались мощные паровые турбина на двадцать четыре мегаватта, а в тридцать первом там смогли изготовить турбину мощностью аж в пятьдесят мегаватт — по чертежам и лицензии британского Виккерса. И вторую такую же они грозились изготовить к лету тридцать третьего. А в Калуге в серию пошли турбина на тридцать два мегаватта (разработанные как раз «под прямоточный котел Рамзина»), и — хотя в цехе по изготовлению турбинных лопаток процент годных колебался в районе двадцати — завод методично выдавал с осени тридцать второго по одной такой турбине в месяц. Правда, как объяснял отставание ленинградцев товарищ Орджоникидзе, это было обусловлено тем, что в Калугу через Веру, Марту и Карла Густаффсонов и еще неизвестно кого был закуплен бельгийский токарный прецизионный станок с базой в четырнадцать метров, но товарищ Сталин на такое объяснение всегда отвечал простым вопросом «а вам кто запретил такой же станок закупить?» Товарищ Серго при этом лишь разводил руками: несмотря на все попытки ни бельгийцы (которые вообще-то специально этот станок изготовили «для шведов»), ни какие-нибудь немцы или американцы даже разговаривать на тему поставки такого станка в СССР не желали. А самим такой станок сделать…
Лаврентий Павлович обстоятельно поговорил на эту тему со станкостроителями из Городца, и те с уверенность сказали, что такой станок в СССР сможет построить лишь ЛМЗ: нет в стране других предприятий, у которых все необходимое оборудование имеется. Еще, с изрядными трудностями, такой станок можно изготовить совместными усилиями Городецкого станкостроительного и Калужского турбинного… Лаврентий Павлович, после недолгих раздумий, дал команду начать работу «по второму варианту»: в эффективности деятельности «клана Орджоникидзе» у него ни малейших сомнений не было…
Вот только сами работы сильно задерживались «по вине Старухи»: на Калужском заводе приступили к изготовлению новой и очень непростой турбины. Правда Вера тут была почти вообще не причем, она всего лишь на какой-то встрече, где обсуждалась возможность использования пластиковых вкладышей в подшипниках турбогенераторов, почти случайно обмолвилась о возможности создания трехцилиндровой паровой турбины, которая будет очень эффективна при работе на сверхкритических параметрах пара.
А обмолвилась потому, что была «крупным специалистом в области турбиностроения». Когда Вера Андреевна работала учительницей в школе, там молодая биологиня Нина просто кипела энтузиазмом в плане демонстрации школьникам разных учебных фильмов. Когда-то, еще обучаясь в институте, она получила свидетельство киномеханика, а так как в школе «по регламенту» имелся шестнадцатимиллиметровый кинопроектор, то она примерно раз в неделю фильмы ученикам и показывала. Показывала очень разные фильмы, а не только по биологии: «профильных» фильмов и было то очень мало. Так что школьники смотрели фильмы по физике, по истории, по химии… один раз Нина притащила фильм, в котором как раз про современные турбины и рассказывалось. По ошибке притащила, он вообще не для школьников был — но перед тем, как любой фильм в классах демонстрировать, его учителя все же просматривали, поскольку в областной фильмотеке довольно часто коробки с фильмами путались и надпись на коробке содержанию не соответствовала. Зачем в турбине три цилиндра, Вера Андреевна из фильма так и не поняла — да и не хотела понимать, но слова про «цилиндры высокого, среднего и низкого давления» она, как оказалось, запомнила. И запомнила, что первый работает только «на температуре», без расширения пара, а после него делается «вторичный перегрев» этого пара, что сильно повышает КПД турбины. И вот этих слов турбинщикам МЭИ хватило, чтобы разработать турбину уже совсем «невероятную» — а калужанам пришлось заняться «доказательством правоты» московских конструкторов. Хотя «пришлось» было словом неверным, на заводе, когда получили чертежи, энтузиазмом лучились и инженеры, и рабочие, и даже грузчики на станции…