На самом деле Вера Андреевна просто в детстве получила довольно неплохое музыкальное образования, но ничего сверхъестественного: слегка «усиленная» — стараниями отца — обычная школа «благородной девицы». Да и усилена она была разве что уроками игры на лютне. А пьесу, ставшую именем нового фортепьянного стиля, она выучила для собственного удовольствия уже вернувшись в СССР — после того, как мужу кто-то из американских инженеров подарил пластинку. Причем выучила исключительно, чтобы самой себе доказать, что «и она так может».Правда, Буги-Вуги на кабинетном рояле звучала не так, как на гарнизонном пианино, но получилось все же неплохо.
То есть терпимо, и Вера, прослушав несколько раз запись собственного исполнения, пришла к выводу, что «чего-то здесь не хватает». А чего конкретно — первыми об этом узнали инженеры с Лабораторного завода. Но пока кроме них об этом больше никто не знал. А вот Вера Андреевна об этом знала давно, просто внимания раньше не обращала. Но когда приспичило…
У учительницы литературы Иды Самсоновны сын играл в школьном ансамбле, и этот ансамбль выступал на каждом школьном празднике. А так как актовый зал размещался, как и кабинет химии, на третьем этаже, то само собой вышло, что все инструменты в кабинете химии и хранились: в школе только в трех кабинетах имелись отдельные комнатки для хранения разного инвентаря, но лишь в кабинете химии эта комнатка крепко запиралась…
После того, как закончилась праздничная демонстрация, товарищ Сталин, Лаврентий Павлович, Валентин Ильич и еще несколько «ответственных товарищей» поехали отмечать праздник в Кунцево, в недавно выстроенный новый дом Иосифа Виссарионовича. Там Валентин Ильич «торжественно вручил» Сталину подарок — новенький электрофон, а Лаврентий Павлович в довесок к аппарату подарил новенькие пластинки.
— Ну что же, вы так много про свой электропатефон рассказывали, что было бы неверно не послушать, как он играет.
— Это не совсем электропатефон, — немного замялся товарищ Тихонов, — то есть это не тот аппарат, который сегодня начали продавать в магазинах. Такие тоже будут продаваться, еще до нового года будут, но такой аппарат будет много дороже. Хотя я думаю, что очень многие их купить захотят. А пока мы такие аппараты изготовили для музыкантов из консерватории, которые первые пластинки записали, еще несколько штук… Вы сами посмотрите: пластинку надо положить вот сюда…
— Я выгляжу настолько глупым?
— Нет, конечно, но тут все немного необычно… я чуть позже покажу, когда… если мы до симфонии доберемся. Вот этим рычажком мы указываем размер пластинки… этот размер называется «миньон». Снимаем аккуратно защелку и двигаем вот этот рычажок от себя, до щелчка двигаем. Всё, сейчас заиграет…
Диск проигрывателя начал неторопливо вращаться, затем тонарм приводнялся, плавно довернулся до нужного места и очень аккуратно, как показалось Сталину, опустился на пластинку. И спустя несколько секунд заиграла музыка.
— Тут написано, что музыка Новиковой, это кто? Я о таком композиторе раньше не слышал.
— И не услышите, это вообще не композитор, а студентка — пока студентка — консерватории. Она Старухе оркестровку делала… то есть начинала делать, а полную оркестровку консерваторские профессора чуть ли не всей стаей делали. Я это слышал… пришлось слышать: они у Старухи в квартире этим занимались. Ох и крику там было!
— Интересно, а из-за чего они кричали?
— Да Вере постоянно что-то не нравилось… то есть не кричали они, конечно, а просто спорили — но спорили громко. Зато вот сделали.
— «Последняя поэма»… интересное название. А почему последняя?
— Это стихотворение индийца Рабиндраната Тагора…
— Знакомое имя. Ему же Нобелевскую премию за стихи дали?
— Да. Только это не стих сам по себе, а отрывок из его романа. Там несчастные влюбленные друг другу письма в стихах писали, и вот это — последнее письмо девушки. И последнее вроде как в книге. То есть песня — это часть того письма…
— Хорошее письмо… Вроде и печальное, но полное надежды на светлое будущее. А кто переводил? Он же, если индус, наверное на хинди писал?
— На бенгальском, но это неважно. Как я понял, Старуха его перевела с британского издания, то есть с английского.
— И музыку написала, и стихотворение перевела… Какая у нас разносторонняя Старуха-то оказывается!
— Да уж… ведь даже громкоговорители для этого электрофона сделаны из магнитов, которые она придумала. Не все, а вот эти, самые маленькие. А так как магнитов таких очень мало, то массовые электрофоны звук дают похуже. Не чета, конечно, патефонам — их и сравнивать даже неприлично, но все же похуже. В два примерно раза, как специалисты говорят: в этих частоты до двадцати килогерц обеспечиваются, а там максимум двенадцать.
— Принесите мне для сравнения… это не срочно, конечно. А таких магнитов побольше производить мы что, не в состоянии?
— Старуха говорит, что нужен редкий металл, — ответил Сталину Тихонов. — А еще она говорит, то три четверти мировых запасов этого металла находится во Внутренней Монголии…
— Мы вроде этот вопрос уже рассмотрели, — поморщился Сталин, — не будем к нему сегодня возвращаться. А ты серьезно думаешь, что Старуха нужна как переводчик с… с моего языка на язык товарища Чойбалсана? Товарищ Ринчино в этим не справится?
— Товарищ Ринчино слишком уж бурят, — высказал свое мнение Берия, — а у Чойбалсана с бурятами сильные разногласия… по национальному вопросу. А Старуха… нет, она не годится. Она о людях слишком хорошо думает.
— Ну да, ходит тут и зудит: дайте ей пострелять по человечкам…
— Если бы я хоть на секунду решил, что она это всерьез говорит… Нет, она действительно слишком хорошо о людях думает. Но это тоже хорошо, вон, теперь и консерваторские все на нашей стороне. А знаешь почему? Потому что они теперь думают, что мы — такие же, как и Старуха!
— А мы…
— Старуха мне как-то сказала, что ей очень не нравится то, что мы делаем. Но она понимает, что и наша работа стране очень нужна. Она нас сравнила с ассенизаторами — но, говорит, если дерьмо никто чистить не будет, то страна просто в говне утонет. И поэтому она готова нам всячески помогать. То есть тоже готова стать говночистом… а мы — мы ее от этой обязанности стараемся освободить.
— То есть она хочет быть чистенькой…
— Она готова в любой момент хоть с головой окунуться в наше дерьмо. Это мы стараемся ее от этого дерьма отодвинуть. А она, со своей стороны, старается сделать так, чтобы мы в этом дерьме не утонули. И знаешь, мне иногда даже кажется, что она свою часть работы делает лучше, чем мы свою…
— А вот это непонятно. Ты что конкретно имеешь в виду?
— Она просто старается, и успешно старается заранее уменьшить количество дерьма, которое нам разгребать приходится. Взять того же Голицына: князь, на Советскую власть у него зуб вот такой… был. А теперь он работает над тем, как добывать очень редкое, но исключительно ценное сырье — и, главное, он до глубины души осознает — благодаря Старухиной работе, кстати — что любимым делом он занимается исключительно благодаря этой Советской власти. Или Пальчинский: ведь откровенным антисоветчиком был — а сейчас уже третий металлургический завод строит.
— Третий — это где?
— Третий — это как раз в Биро-Биджане. Неподалеку от строящегося ГОКа. С тамошнего химзавода к поселку трубу тянут, чтобы газ подавать, а завод как раз на газу работать и будет. Это совершенно новая технология, Тевосян от нее в восторге — а в Биро-Биждане завод полностью на ней и выстроен будет. Сейчас на заводах, которые этот Пальчинский выстроил, уже производится больше двух миллионов тонн стали, то есть чуть больше шестой части того, что у нас есть — а у него амбиции до конца пятилетки обеспечить уже больше трети общесоюзного производства. Не нынешнего, а на конец пятилетки! То есть был откровенный враг — стал не просто друг, а друг и защитник, и это, наверное, самый заметный пример. А за менее заметными — на любой химзавод зайди и смотри: каждый второй рабочий — из раскулаченных семей. Которые к тому же в Прииртышье хлеб стране выращивают, причем столько, сколько черноземной Украине и не снится…