— Так… а зачем мне эти пушки?
— А мы их делать будем. Мне шведы лицензию на эти пушки подарили.
— Подарили⁈ Пушки и лицензию на них⁈
— Если честно, то пушки мне подарил шведский король — за то, что я такая красивая и умная. А вот в компании Бофорс мне подарили именно лицензию. Причем, можно сказать, бесплатно подарили.
— А можно, как я понимаю, и не говорить?
— Нельзя. Мне лицензия досталась бесплатно, и мы даже не будем делать лицензионные им отчисления, но отчисления не будем делать только если мы им продадим, причем за деньги продадим, сколько-то лафетов для этих пушек. Как раз таких, какие они на корабле уже к нам отправили. Лафеты мы им не в убыток себе поставлять будем, так что с этим все в порядке.
— А зачем шведам наши лафеты? Они что, их сами сделать не могут?
— Могут, но у них заводик кро-ошечный, они с заказами не справляются. Мы им с лафетами и поможем.
— А они свои пушки продадут… да немецким фашистам и продадут!
— Фашисты немецкие у них пушки не покупают, они уже лицензию купили и сами эти пушки делают. Могут и лафеты шведам сделать — но уж лучше лафеты сделаем мы. И себе денежек заработаем, и фашиста обездолим хоть немного.
— А зачем нам эти пушки?
— Пушка — она очень неплохая. Можно сказать, лучшее из того, что сейчас в мире делается. Но мы можем ее еще прилично так улучшить — и лучшая в мире зенитка среднего калибра будет уже у нас. И не только зенитка…
— Я уточню этот вопрос у военных…
— Уточняйте. Они уже в прошлом году или даже в позапрошлом хотели лицензию купить, но им не продали.
— А тебе продали значит…
— И мне не продали. Повторяю еще раз: мне лицензию подарили! По личной просьбе товарища короля!
— А с чего это Густав так тебя залюбил-то, что аж пушками одарил?
— А с того, что я заказ на новый целлюлозно-бумажный завод у шведов разместила. Ихний король очень, знаете ли, беспокоится о том, чтобы среди шведских рабочих безработица не случилась, а простая советская девица…
— … доктор химических наук, профессор и мой заместитель… продолжай.
— Так вот, эта самая девица обеспечивает, как оказалось, работой больше двадцати процентов шведских работяг. Ну как тут такой милашке отказать-то в пушченке паршивой?
— А где эти двадцать процентов? Что-то я их не особо наблюдаю…
— Шведы продают почти все холодильники в США, и делают эти холодильники как раз шведские рабочие. Стиральные машины и порошки, прочее всякое: работают шведы на американский вроде бы рынок, но без меня-то у них ничего не получится. И на рынок Франции, Германии, Италии и хрен знает еще кого, мне плевать, на какие рынки они сейчас вылезли. Но в Швеции из-за этого никакого кризиса не замечают, а у нас завод от Хадсона уже двести тысяч автомобилей в год производит…
— Все: понял, осознал, раскаиваюсь. А что с электрофонами? Почему только запчасти для них…
— Тупую, дешевую, но трудоемкую работу по изготовлению ящиков я переложила на Марту. Ей — от короля почет и уважение за еще пять сотен рабочих мест, нам — еще чего-нибудь. Не повезет — так хоть часть бумажного завода оплатим за счет вертушек.
— А если повезет?
— И этот завод оплатим, и еще один или даже два. Только я еще не придумала, заводы по производству чего — но у нас, слава богу, Госплан есть, там люди умные, придумают, как эти денежки бездарно промотать…
— А… а новый пушечный завод? Уже про него забыла?
— Пушечный надо делать самим, за наши собственные рубли причем, и делать очень тихо. Вы этот вопрос отдельно с Лаврентием Павловичем обсудите, а я с ребятами с Лабораторного завода… вы пушки, как разгрузите, на Лабораторный и везите сразу, я там ребятам скажу, как их можно существенно улучшить. А я, если понадоблюсь, дома буду, отсыпаться: завтра у меня по расписанию сразу три лекции…
Когда Старуха поставила перед Сашей Савельевым задачу, он возмутился: как, мне? Дипломированному инженеру⁈ Но на его возмущение Старуха ответила усталым голосом:
— Мальчик, если бы я хоть на секунду подумала, что это сделать просто, то я наняла бы пару бондарей. Но это сделать очень непросто, и тебе я эту работу доверяю потому, что ты успел музыке обучиться и даже слух у тебя какой-то есть.
Саша сначала это принял за издёвку. Не потому, что она назвала его «мальчиком»: Старуха довольно часто, когда уставала, так к парням обращалась, а потому, что когда-то его из музыкальной школы и выгнали «в связи с отсутствием слуха». Правда, уже в институте в мужской хор его взяли с удовольствием — это он сам удовольствия от хора не получил и вскоре его бросил, но слова Старухи показались ему обидными. Давно уже, с тех пор почти девять месяцев прошло. И оказалось, что Старуха-то действительно не «послала» его, а именно «доверила» ему эту работу!
Исследования «зарубежных аналогов» сразу показали, что изготовить барабаны, причем такие, чтобы они хорошо звучали, очень непросто. И постепенно выделенный ему заводик (который поначалу очень мало отличался — по крайней мере по оснащению — от обычной бондарной мастерской) начал обрастать станками. Простыми станками, а так же станками посложнее. И очень даже непростыми. А еще на заводе появилась электропечь для плавки латуни, гальванический цех, механический… и даже собственная станция вулканизации для выделки резиновых деталей!
Ну, казалось бы: что сложного в изготовлении простой тарелки? Берется кусок латуни, выдавливается в форме на гидравлическом прессе — и всё. То есть, оказывается, всё в той части, которая именуется «изготовлением заготовки». А потом эту заготовку требуется обточить (снимая при этом латунь буквально на доли миллиметра), затем ее нужно проковать — причем не целиком, а маленькими кусочками, так, что на пневматическом молоте требуется нанести на одну тарелку пару тысяч ударов. И не просто ударов, а ударов требуемой силы строго в нужные места. Пока что одну тарелку проковывать на заводе научились лишь трое парней, и получалось у них сделать по две-три тарелки за смену — но Саша теперь считал и это невероятным успехом.
А барабаны — с ними было гораздо хуже. «Бочку» нужно было склеить из тщательно подобранных и великолепно обработанных кленовых клепок, затем ее требовалось аккуратно обточить изнутри и снаружи, покрасить (причем покраска шла в пять отдельных этапов), с исключительно высокой точностью привинтить крепеж — который тоже простым в изготовлении не был. А затем надеть на почти готовый барабан пластиковые мембраны, для изготовления которых на заводе пришлось организовать целых два специализированных участка!
Зато сегодня, всего за неделю до Нового года, директор завода ударных инструментов Александр Савельев с гордостью за досрочно выполненное задание подписал накладную и путевой лист на первый отгруженный «комплект ударной установки». Еще он подумал, что отправляя завтра шесть таких же, он уже вряд ли испытает такую же радость — но вот осознание того, что в СССР никто ничего подобного еще не делал, останется с ним очень надолго…
Глава 7
Перед европейским Рождеством Вера снова слетала в Стокгольм — вручить королю подарок. И Берия, и Сталин были против того, чтобы туда летела Вера, но товарищ Афанасьев подтвердил, что передачу подарка через советскую послицу Густав воспримет как оскорбление: он ее терпеть не мог и все это знали. Так что пришлось лететь с электрофоном именно Вере — и король «не оскорбился». Напротив, он действительно обрадовался, в том числе и тому, что «в СССР делают пластинки со шведской музыкой».
Марта очень быстро организовала студию для записи музыки, куда было привезено много практически уникального оборудования — но студия была все же небольшой, в ней хорошо было писать сольные выступления или делать записи каких-нибудь камерных ансамблей. Так что записывать знаменитую «Шведскую рапсодию» (и еще четыре произведения Альфвена, чтобы «заполнить две пластинки») пришлось в Консертусете — самом известном концертном зале шведской столицы. И записывать пришлось все же ночью…
Хуго Альфвен — автор этой рапсодии и известный на всю Швецию дирижер оказался человеком очень непрактичным: Марта ему предложила на выбор или гонорар в две с половиной тысячи крон или по десять эре с каждой проданной пластинки — и музыкант выбрал первый вариант. В принципе, его можно было понять, сейчас в основном тиражи пластинок колебались в районе пяти, максимум десяти тысяч — но тут он точно прогадал. То есть «в перспективе прогадал», потому что до Рождества Марта смогла продать только пару сотен электрофонов. И пару тысяч — уже в Рождественскую распродажу, и каждый покупатель электрофона приобретал и как минимум одну (из четырех уже отпечатанных в СССР) пластинок с произведениями этого шведа. А студия звукозаписи в Стокгольме работала вообще без перерывов: желающих «увековечиться в винилите» оказалось неожиданно много, так что уже образовалась довольно приличная очередь из «деятелей музыкальной культуры». Образовалась даже несмотря на то, что студия просто за процедуру записи брала по пятьсот крон в час — и время всегда считалось в «полных часах». Марта рассчитывала в следующем году продать в Швеции минимум двадцать тысяч электрофонов, и еще с сотню тысяч — в Европе, и на каждый продать по два десятка пластинок, так что в студию теперь приезжали и немецкие исполнители, и французские, и итальянские — но пока она заказывала в основном отечественные произведения, оставляя иностранные записи «на потом». А «любительские» в Лианозово делали «по упрощенной технологии», выпуская их тиражами по сотне штук (больше «упрощенная» матрица просто не выдерживала), и их просто отдавали исполнителям (правда, тоже за деньги)…