— Она просто гений, а вот другие…
— На ее потоке университет каждый второй с красным дипломом закончил. Ни до, ни после нее такого не было. Если не считать выпускников ее кафедры: там вообще обычный диплом, без отличия, получить чуть ли не позором считается. К тому же заводы строиться будут не особо быстро, года два минимум уйдет — а кому времени хоть сколько-то специалистов, да подготовим. Уж лучше пусть у нас два завода вполсилы работать будут, чем один на полную мощность и с перегрузкой.
— А деньги…
— Средства изыщем… так Старуха любит говорить? Она еще чего-нибудь полезного и недорогого для народа придумает, мы продадим — и деньгами разживемся, — рассмеялся Сталин.
— Она книжки для детей пишет, — уточнил текущее положение дел Лаврентий Павлович. — И Сергею их читает… дает почитать, чтобы, как говорит, понять, нравится ли это нынешней молодежи.
— Ну да, откуда Старухе-то знать, что молодежи нравится. А что пишет? Или это только сыну твоему известно?
— Да фантастику какую-то, про полеты в космос, про будущее… про счастливое будущее, я бы хотел до такого дожить.
— Как Уэллс что ли? Или как Жюль Верн?
— Британца она таким словом обзывает, что уж лучше бы просто матом. Она говорит что он… нет, не помню, там что-то из латыни… А Жюль Верн — ну, немножко похоже. Тоже много такого, что детишкам науку понять помогает, и приключения… интересные приключения. Да, она сказала, что еще Конан Дойль похожие книжки писал.
— Про Шерлока Холмса?
— Нет, про профессора Челленджера. Обещала Сережке книгу найти и дать почитать. А меня попросила попросить перевести эту книжку переводчицу Волжину из «Интернациональной литературы», потому что, сказала, прежние переводы отвратительны.
— Взяла бы и сама перевела, — улыбнулся Тихонов, — все равно дома сидит, а языки она, небось, получше всяких переводчиков знает.
— Ей некогда, — нарочито «сурово» ответил Иосиф Виссарионович, — она коляски изобретает и вешалки. К тому же может она почерка своего стесняется, а у этой Волжиной он скорее всего профессионально-каллиграфический.
— Про Волжину не скажу, а Старуха пишет очень разборчиво. И очень, очень быстро — хотя временами кажется, что училась писать она… да, в Харбинской гимназии: когда она именно очень быстро пишет, то у нее и «яти» проскакивают, и «еры» в конце слов… иногда. Редко очень, но все же заметно…
— Мы не будем обсуждать ее школьную… жизнь. А вот по поводу книг для детей… Кто будет заказывать перевод этого Конан Дойля Волжиной? И не пора ли нам того же Жюль Верна снова детям дать? В хороших переводах, Лаврентий, ты, как будешь мимо проходить, спроси ее, какие переводы француза она считает лучшими. Думаю, что сделать такой подарок советским детям к началу нового учебного года…
— Не успеем за неделю.
— Но к Новому-то году успеем? А насчет того, что она написала, ты же читал то, что она Серго давала? Думаешь, стоит и ее книгу напечатать?
— Она пока еще до середины не дописала. Но если допишет, то почему бы и нет? Не знаю, как другим детям, а мне было интересно…
— Ну, для Старухи ты точно деть. Ладно, Валентин, по заводам — двум новым моторным заводам — готовь постановление, на заседании совнаркома еще раз обсудим и, надеюсь, утвердим. А по коляскам тогда… НТК без Совнаркома справится?
Разговор на совещании закончился книгами по понятной всем причине: книг в СССР печаталось много, благо с бумагой для издательств все уже стало довольно неплохо — но вот с «финансовой» точки зрения картина выглядела неприглядно. Потому что люди в своей массе большую часть книг попросту игнорировали, и до трети тиражей (а по некоторым изданиям и гораздо больше половины) попросту прямо из магазинов отправлялись в макулатуру. И особенно плохо дело обстояло с книгами для детей. Никому в руководстве страны «напрасно выкинутых денег» было не жалко, то есть было жалко, но все же не очень — но лично Иосифа Виссарионовича сильно беспокоило отсутствие интереса к чтению у людей. Главным образом, у молодых — тех, кто должен будет продолжать дело строительства социализма. А какое тут строительство, если молодежь читать не хочет и не стремится… ну хоть куда-то не стремится.
И он, запросив статистику по КОГИЗ, был вынужден согласиться с когда-то произнесенными Верой словами, что «Максим Горький — это дешевый популист, паразитирующий на советской литературе». Насчет популиста все же некоторые сомнения у Сталина оставались, а вот то, что из двухмиллионного тиража его книг, выпущенных в прошлом году, торговля реализовала от силы триста тысяч, а почти миллион экземпляров из изданных в предыдущие пару лет уже отправила на переработку, подтверждало ее мнение насчет «паразита». Но вот что дать людям вместо этого?
После нескольких дней раздумий он поднял трубку телефона:
— Старуха, не отрываю от важных занятий? У меня вопрос буквально на пять минут. Мне сказали, что ты там книги пишешь…
— Не книги, а книгу. Точнее, книжку.
— Неважно. То есть ты у нас человек грамотный и про книги что-то знаешь…
— Знаю, что их в типографиях печатают.
— Как была ехидиной, так и осталась. У тебя случайно нет мыслей о том, как сделать, чтобы народ книги покупал? То есть не так: как сделать, чтобы издательства печатали книги, которые народ читать будет, которые людям интересны, за которые народ готов будет деньги платить?
— С деньгами проблемы?
— Тьфу на тебя. Не с деньгами, а с культурой, в данном случае с культурой чтения.
— Мысль есть, и даже две мысли.
— Если две, то это вообще замечательно. Ты их можешь мне в письменном виде прислать?
— И когда?
— Желательно вчера, но я готов и до завтра потерпеть.
— Хорошо. Только вы прикажите там Даше, чтобы она меня со двора на полчасика завтра отпустила, я вам тогда писульку мою вам лично завезу.
— Обязательно лично?
— Думаю, что при ее прочтении у вас возникнут вопросы. А если только бумажками ограничиться — это будет как бокс по переписке: долго и безрезультатно.
— Мне сказали, что ты сына в девять вечера укладываешь. В полдесятого ко мне подъехать сможешь? В Кремль… договорились, буду ждать. Завтра вечером, в половине десятого…
Глава 19
Пятого сентября тридцать седьмого года в доме на улице Огарева состоялось «выездное заседание руководства НТК». То есть к Вере в гости пришел срочно приглашенный Валентин Ильич, а чуть позже к ней же зашел и сосед — за ним Вера лично зашла. Еще в гостях у Веры были два «молодых специалиста»: Верина аспирантка Наталья Журавлева с мужем. Собственно, Наташа пришла к научной руководительнице доложить о достигнутых за лето успехах — и когда «доклад был окончен», Вера и пригласила товарища Тихонова «все бросить и мчаться к ней в гости».
— Еще раз все здравствуйте, разрешите вас друг другу представить. Это моя аспирантка Наташа Журавлева, а это ее муж Степан. Вы уж извините, отчества я забыла, но вы все же уточните: вам, Валентин Ильич, на них представления на ордена писать придется, а вы, Лаврентий Павлович, будете им допуски оформлять и их работу от врагов охранять. Надеюсь, что Валентина Ильича и Лаврентия Павловича представлять не нужно? Итак, я вас всех сегодня пригласила…
В соседней комнате пробили часы, и Вера, вскочив и поглядев на стрелки, продолжила свою речь несколько неожиданно:
— Извините, мне сына кормить пора. Вы тут пока чаю попейте, я скоро вернусь. Витя, Даша, организуйте тут чай гостям…
Лаврентий Павлович, уже успевший привыкнуть к подобным ситуациям (все же в гости к соседке он заходил в последнее время достаточно часто), спокойно откинулся в кресле, а Валентин Ильич не выдержал и поинтересовался у «молодых»:
— Я так понимаю, что вы что-то очень важное придумали. Не расскажете вкратце, чтобы мы все же были хоть немного в курсе темы столь внезапного… собрания?
— Я думаю, что лучше все же подождать Веру Андреевну, — спокойно ответил ему Лаврентий Павлович. — Раз она сказала подождать немного, то лучше будет именно подождать: у Веры Андреевны иногда выводы из каких-то новых знаний бывают несколько… парадоксальными, так что молодые люди могут просто быть не в курсе ее очередной затеи.