— Я не пререкаюсь с ней, а кое-что уточняю. Она некоторые слова произносит не так, как, скажем, говорят в Мадриде, мне приходится уточнять. Еще она часто использует какие-то местные баскские идиомы, которые даже многим испанцам непонятны… вероятно, она просто очень спешит вам какие-то мысли донести и над речью своей не следит особо — поэтому понять ее иногда получается непросто. Еще приходится ее притормаживать, иначе я просто вам все перевести не успеваю.
— Я понял… не буду вас больше отвлекать.
А спустя минуту он с удивлением увидел, как вместо того, чтобы просто перевести какую-то фразу, Вера начала о чем-то с Ибаррури спорить, вообще на товарища Сталина внимания не обращая — и гостья тоже внимание свое переключила только на Веру. Это длилось минуты три, в течение которых Иосиф Виссарионович терпеливо ждал — подумав, что вероятно Пассионария какой-то уж очень заковыристое выражение применила. Но все закончилось довольно странно: гостья, снова повернувшись к Сталину, произнесла короткую фразу: «ейя тьене расон» и замолчала. И Вера тоже молчала…
— Что она сказала? Переводи!
— Она права.
— А в чем она права? Ты же не перевела!
— Я перевела именно то, что она сказала: «она права». Это дословный перевод ее слов.
— Так… насколько я понимаю, вы там о чем-то долго спорили, но не сочли… ты не сочла мне сообщить о чем. Не хочешь ли мне поподробнее объяснить, о чем вы тут спорили?
— Не хочу. А вкратце — она сказала чушь, я ей об этом сообщила и рассказала, почему сказанное ею именно чушью и является, она с этим согласилась.
— А что за чушь она сказала?
— А вот этого вы не узнаете. Женщины иногда делают ошибки, но им бывает очень неприятно, если эти ошибки начинают обсуждать мужчины. Ну ошиблась, ну, ошибку признала — так зачем ее снова и снова обсуждать? Мы все в своем дружном женском коллективе все выяснили, пришли к единственно верному мнению, и больше об этом говорить не надо.
— Не надо, — с сильным акцентом произнесла Долорес, полностью соглашаясь с доводами Веры. — Мы ошибку поняли…
— Хорошо, не будем ее обсуждать. Тогда… Старуха, а как ты вообще относишься к ее идее? Не забывай ей все переводить, и мои вопросы к тебе, и твои ответы: у нас от товарища Ибаррури секретов нет.
— Хорошо, это будет, конечно, немного помедленнее, но всяко не будет ни малейшего недопонимания. Мне ее идея нравится, вот только радиостанцию я предлагаю ставить не в Москве, а на Аландах: все же на шестьсот километров к Испании ближе.
— Предлагаешь всю редакцию туда перевести?
— Зачем? У нас туда уже кабель ВЧ проведен, пусть из московской студии вещают, просто главный передатчик там расположим. А если я сумею договориться и в Швеции ретранслятор поставлю…
— Старуха, даже думать об этом забудь! Я не сомневаюсь, что ты Густава на такое безобразие подбить как-то сумеешь, но тогда у него будет куда как меньше возможностей торговать… это не переводи… нельзя его сейчас ссорить с теми же немцами.
— Поняла, про Швецию я, конечно, погорячилась. А вот насчет студии… Мое мнение — ее лучше все же не в самой Москве устраивать, а в Подмосковье: здесь с местом трудности будут, а там… скажем, в Пушкино, мы за пару месяцев и студию выстроим прекрасную, и жилье для ее сотрудников.
— Ты свое мнение… мы твое замечание услышали, но, скорее всего, проигнорируем. И место для нескольких человек в Москве изыщем… вернемся к работе: товарищ Ибаррури, в целом мы согласны с вашим предложением и в течение ближайшей недели все необходимое для организации работы радиостанции подготовим. За вами подбор сотрудников… если появятся какие-то особые пожелания, то присылайте их в письменном виде в секретариат, будем их рассматривать в самые кратчайшие сроки. Еще раз спасибо за то, что вы так серьезно относитесь к своей работе… Вера, после обеда снова ко мне зайди… по возможности.
— Старуха, вот объясни мне, откуда у тебя возникла бредовая идея передатчик для испанских коммунистов ставить на Аланлдских островах? — поинтересовался Иосиф Виссарионович, когда Вера пришла к нему после обеда. — Ведь под Москвой у нас уже есть самая мощная радиостанция в Европе, а там радиостанцию еще неизвестно как долго строить придется, и я даже не говорю, в какую нам это влетит копеечку. Не слишком ли много надежд ты на испанское радио возлагаешь? Мы все же должны думать и о том, окупятся ли такие вложения…
— Не окупятся, и иностранцы, в частности тот же Гитлер, в очередной раз подумают, что русские опять спятили.
— А у нас только ты одна спятила, так?
— Если это нужно для безопасности страны, пусть думают, что именно я и спятила, мне не жалко, я даже ради этого готова стать Долорес лучшей подругой и об этом на всех углах трубить. А радиостанцию там строить нужно, и Пассионария нам дает шикарный для этого предлог.
— А почему ее строить нужно?
— Потому что… я тут успела с ребятами из Фрязино поговорить, они уже разработали схему фазовращателя на пять тысяч диполей…
— Русскими словами, пожалуйста.
— Коля Кабанов, который там работает в группе радиолокации, предложил сделать установку, которая даже за горизонтом может цели отслеживать. А другие ребята, из антенной группы, придумали неподвижную антенну, которая может луч в разные стороны поворачивать. Сейчас они свои идеи оформили в общую конструкцию… если мы поставим такую станцию на Аландах, то будем видеть все самолеты, которые висят в воздухе надо всей Европой. А если этот радар воткнуть в обычную радиостанцию… фазовращатель луч поворачивает невероятно быстро, а они придумали им воздух над Европой сканировать по пятьдесят раз в секунду. Там на коротких волнах будет приличный такой шум, но буржуи подумают, что это от радиостанции наводки по линии питания, и внимания особого на такие помехи обращать не станут.
— А поподробнее объяснить можешь?
— Максимально подробно я могу объяснить лишь то, что мы на самом деле через пару лет будем видеть каждый самолет над Европой. Технические детали — это вопрос не ко мне, я ведь химик, радио только слушать умею, да и то не сама, а с помощью радиоприемника. Конечно, стоить такой радар будет просто безумно дорого…
— А не проще его где-то на нашей старой территории поставить?
— Не проще, причем по двум причинам сразу. Первая: у нас территория заселена довольно плотно, а высокочастотное излучение, да еще такое мощное, здоровье людям сильно попортит — а над морем здоровье портить некому. Вторая причина попроще: в целях секретности к станции лишних людей лучше близко не подпускать, а на островах это сделать куда как проще. Конечно, потом нам всяко придется и здесь где-то такие станции ставить — но уж всяко лучше все вредные последствия издалека сначала проверить и придумать, как их можно избежать.
— Теперь про «дорого»: сколько конкретно?
— Понятия не имею. Но очень много: там только приемопередатчиков очень не простых пять тысяч стоять будет, а еще система управления всеми ими… Но деньги тратить однозначно на это нужно. И или мы их добровольно потратим и не особо спеша, или придется их тратить вынужденно, быстро и гораздо больше. А насчет точных сумм — спросите Валентина Ильича, он фрязинцев потрясет, сам посчитает, и где-то к концу лета вам точный ответ даст. Вы потом названную им сумму умножьте на полтора — и примерно определите нижнюю границу первоначальных затрат.
— Даже так?
— Конечно, я исхожу из того, что каждое новое технологическое открытие обходится вдвое дороже предыдущего и в полтора раза дороже, чем это кажется после первоначальной оценки. Тот же МП-6 по предварительной смете в проектировании должен был уложиться миллионов в семь, а потратили мы на его разработку на самом деле двадцать миллионов. МП-8 по такой цене в серии обходится, и лично я считаю, что мы еще дешево отделались… а о ценах на химические технологии я даже говорить не стану: у меня денег хватило — и слава богу, а доводить до нервного срыва того же Валериана Владимировича передо мной задача не ставилась. Хватит и того, что он нервно икает, подписывая сметы на военное обмундирование. А то, что эти суммы выражаются в ненастоящих деньгах, он все равно не поймет…
— Как это «в ненастоящих»? По-моему, во вполне настоящих…