— Очень приятно, только уж извините, я сначала с детьми разберусь. Лизу перепеленать надо… я через пару минут вернусь…
— Может, ей помочь? — поинтересовалась у сына Мария Николаевна.
— Она говорит, что лучшая помощь — ей не мешать. Вы же никуда не спешите?
Спустя пять минут Вера вернулась, посадила Лизу в манеж, стоящий в углу гостиной, достала откуда-то коробку с игрушками, которыми немедленно занялся Женька, и села к столу. И за столом на минуту воцарилось молчание.
— Вот и познакомились наконец, — не очень уверенно нарушил тишину Петр Сергеевич, — и внуков увидели…
— Надеюсь, что еще не раз увидите, — улыбнулась Вера, — а может быть, и вообще сюда насовсем переберетесь. Насколько я понимаю, вам, Петр Сергеевич, скоро на пенсию уже?
— Может и переберемся, — ответила за мужа свекровь, — но вряд ли скоро. С работы нас никто вроде не гонит, а работы у нас много.
— А людей, специалистов, не хватает, — продолжил свекор, — так что пока уж так, будем в гости иногда заезжать. Сейчас на самолете-то быстро к вам добираться, не так, как в старые времена…
— Они боятся, что вы их с внуками сидеть попросите, — хихикнула Светка, — мы это уже проходили. Но нам-то просто, у нас теперь такой детсад выстроили! И совсем рядом с домом — а у вас тут, гляжу, поблизости ничего такого нет.
— Детский сад есть, он через два дома от нас. Но мы пока без детсада обойдемся, а потом, думаю, просто в Лианозово переберемся. Там и воздух посвежее, и трава позеленее. Конечно, в ту квартиру рояль уже не поставить, но скрипки я туда с собой точно возьму. А захочу на рояле поиграть — сюда приеду… или пианино куплю туда. Ямаху: японцы, конечно, нацисты в основном, но фортепиано они делает лучше всех в мире. То есть самые хорошие инструменты у них очень дорогие, но уж лучше покупать что получше…
— Вера, а почему ты себе в Лианозово дом не выстроишь? Квартирка-то там у тебя вообще крошечная, три всего комнаты…
— Свет, ты там у себя Тугнуйске совесть совсем потеряла? — остро отреагировала на вопрос дочери Мария Николаевна. — Раз муж твой там директором завода, то это не значит…
— Не значит. Но уж Вера-то может себе позволить дом уютный выстроить! А то ей рояль поставить негде…
— А вы на пианино играете? И на скрипке? Я в молодости на скрипке любил с приятелями сыграть, но сейчас… руки уже не те. Да и скрипку хорошую где купить?
— Ты скажи, какую нужно, я тебе привезу, — ответила отцу Света. — У нас скрипки очень хорошие делают… ну, я так думаю. Кстати, Вер, я и приехала в Москву из-за скрипок: у нас поставка была пятьсот штук, а какой-то товарищ по фамилии Витачек все их забраковал, написал, что не позволит страну дерьмовыми скрипками наводнять. Ты случайно не знаешь, что это за хмырь такой?
— Случайно знаю, и он не хмырь, а скрипичный мастер. Очень, между прочим, хороший — а вот почему он ваши скрипки забраковал, непонятно. Но завтра у меня день почти весь свободный, я этим вопросом займусь.
— Вер, я сама разберусь…
— Не разберешься. Ты всего лишь технолог…
— Главный технолог!
— Это ты там главный, а здесь ты к Витачеку даже подойти близко не сможешь. Так что разбираться придется мне, и я убеждена, что тут какое-то недоразумение просто. Какие скрипки-то вы сюда отправили?
— Двести половинок и триста на три четверти…
— Тем более странно, ведь половинки ваши куда как лучше одесских дров и даже лучше дров московских… значит так, ты с родителями занимайся, покажи им Москву, а я завтра с Витачеком разберусь. А сейчас… через десять минут примерно кино новое по телевизору показывать будут. Вить, покажи пока родителям их комнату…
Вообще-то лететь из Томска в Москву было действительно недолго, но при этом — в отличие от путешествия на неспешном поезде — люди не успевают привыкнуть к смене часовых поясов. И Витины родители спать, едва не вывихивая челюсти от зевоты, отправились довольно рано. А когда они проснулись утром, Вера уже успела убежать на работу. Виктор уже завтракать заканчивал, так что обихаживать «старшее поколение» пришлось Свете.
— А что так рано-то Вера убежала? — спросила Мария Николаевна, — она что, работает очень далеко?
— Я не знаю, где она сегодня работает. Иногда совсем рядом: университет тут в пяти минутах пешком. Иногда далеко — до Лианозово уже минут двадцать ехать, на метро. А иногда — совсем далеко, но сегодня она вроде никуда лететь не собиралась.
— Лететь?
— Ей часто по своим предприятиям летать приходится, в Тугнуйске это еще не самый дальний её завод.
— Как это «её»? Там же директором твой муж…
— Ну да, он там директор. А подчиняется он как раз Вере: она по всем химическим заводам главная. Вам что, Витька не говорил? Вера у него — главный химик в СССР, заведующая кафедрой высокомолекулярных соединений в университете, директор института таких же соединений в Академии наук, сама академик… и первый заместитель Председателя НТК. Ва-ажная такая у нас Верка барыня…
— А Витя писал, что она химиком работает… — растерянно пробормотала Мария Николаевна.
— Да, химиком. Это она придумала резину искусственную, полиэтилен, полихлорвинил, все прочие пластмассы. То есть не придумала их, а придумала, как их делать сколько угодно. И у меня и Славки она была научным руководителем в университете…
— Так столько же ей лет-то?
— А вот этого никто не знает! Да и никому это неинтересно…
— Как это неинтересно никому? Мне, например, очень даже интересно! Она же жена моего сына!
— Тебе тоже это неинтересно. Пап, скажи ей…
В университете Вера с делами покончила к десяти часам и тут же, не откладывая следующую задачу в долгий ящик, отправилась в Консерваторию. Там ее давно уже знали, так что спустя пять минут она вошла в довольно просторную мастерскую, пропитанную запахами свежеструганного дерева и лакированных досок:
— Добрый день, Евгений Францевич, — поздоровалась она со стоящим у верстака мужчиной, — я пришла разобраться с вашей жалобой на поставленные скрипки. Не могли бы вы мне рассказать, что заставило вас написать рекламацию?
— Девушка… вы хоть немного в инструментах разбираетесь или просто отписку для начальства составить пришли?
— Думаю, что немного разбираюсь, и даже не совсем немного. По крайней мере, хороший инструмент от плохого отличить смогу. И меня интересует, что произошло с конкретной партией, не испортили ли партию во время доставки, или даже кто-то подменить ее сумел: были уже такие прецеденты. Но вы-то инструмент должны просто по виду узнать: вам что, дрова вместо заказанных скрипок одесские поставили? Или московские подсунули?
— Ну, я бы не стал называть одесские дровами… хотя да, качество у них… вы правы, даже московской фабрики — и то лучше.
— И в чем же дело? Скрипки в дороге промочили, что ли?
— Если бы! Испорченные мы бы здесь поправить хотя бы смогли! А нам прислали — вы просто не поверите — пластмассовые поделки! Вы представляете: скрипки, изготовленные из пластмассы!
— Так из Тугнайска вам отправили пять сотен черных скрипок⁈ Тогда понятно, у консерватории на такую партию просто никаких денег не хватит…
— Каких денег? Нам их поставили, как написано в накладных, в счет программы развития культуры! Вы представляете: развитие культуры — и скрипки из пластмассы! Они бы еще картонные литавры нам прислали…
— Тогда я не понимаю, чем вы недовольны. По звучанию скрипки не уступят инструментам Гварнери и Страдивари… кстати, вам с какими индексами их поставили? «С» — это звук со скрипок Страдивари скопирован, «А» — Амати… хотя это для альтов и виолончелей, «Г» — Гварнери дель Джезу…
— Вы что, серьезно это говорите? Как может пластмассовая игрушка сравниться с божественным звуком инструмента Страдивари?
— Ну, лично я разницу просто не слышу. То есть со Страдиварями и Гварнерями не слышу, а вот насчет Амати… по мне, так у тугнайских черных альтов звук даже глубже и в то же время ярче, чем у Амати.
— Девушка, вы хоть когда-нибудь в жизни своей слышали, как звучат инструменты старых мастеров?
— Иногда слышала, но не часто: у меня дочка совсем маленькая, когда она спит, я стараюсь все же не играть. Так что раза два в день, не чаще.