— Внимательно слушаю.
— Давайте представим себе маленькое государство, в котором живут… ну, для начала, десять человек. И все эти люди живут, скажем, табуретками. То есть они на табуретках сидят, едят их, пьют… то есть им для жизни больше ничего не надо.
— Почему табуретками?
— Это пример такой: для табуретки ничего, кроме куска дерева, вроде не надо. Поначалу не надо — а вот потом… Итак, рассмотрим, как работает двухконтурная денежная система и зачем вообще она нужна…
Глава 15
Вечером в среду, еще четвертого сентября, Виктор после ужина поинтересовался у жены, почему она ходит такая грустная:
— На работе сильно устаешь? Давай я буду за тобой в Лианозово заезжать. И утром тебя туда отвозить, хоть не придется тебе за дорогой следить и напрягаться.
— Да я не напрягаюсь, просто думаю, как бы побороть систему подготовки зазнавшихся дебилов в Центральной музыкальной школе. Точнее, как сделать, чтобы такие дебилы просто не могли быть приняты в ЦМШ.
— Сделай проще, добейся, чтобы такие в школу вообще не стали поступать. Сами не стали, точнее, чтобы их родители туда не записывали.
— Ты у меня такой умный! Может, тогда подскажешь, как этого добиться?
— Для начала стоит устроить демонстрацию того, что из этой школы выходят… по сравнению с выпускниками других школ, выходят ничтожества. Ведь ты говорила, что в областной, и даже в районных школах качество обучения очень высокое…
— А ты действительно не дурак, я все же правильно за тебя замуж вышла.
— Но вот как это устроить… боюсь, что если объявить какой-то конкурс, то как раз на него ЦМШ никого посылать не станет, скажут, и без конкурсов понятно, что у них лучшие выпускники.
— Зато я знаю… то есть появилась у меня интересная мысль. Единственное, что мне потребуется много времени чтобы все устроить, хотя… три дня в неделю у меня в Лианозово окна в дневном расписании, я как раз их и использую.
— Валяй, если от меня помощь какая понадобится… ага, Лиза опять плакать на сон грядущий готовится. Ты сыграй что-нибудь такое — ей очень твоя игра нравится, она, когда ты играешь, даже описавшись плакать забывает.
Когда Вера отошла от рояля, Лиза сидела в манеже с широкой улыбкой на лице и что-то весело гугукала.
— Вот видишь, дочке твоя музыка очень нравится. Мне, кстати, тоже, а раньше я эту вещь не слышал. Кто написал?
— Понятия не имею, просто вдруг в голову пришло.
— Красиво получилось… ты знаешь, я абсолютно уверен, что эту музыку должны услышать не только мы с Лизой. Ты сейчас просто лишний раз доказала — мне доказала — что в Консерваторию тебя приглашали совершенно заслуженно. А музыку эту ты просто обязана на пластинку записать!
— Вот прям щяз брошусь записывать! По-хорошему там еще струнный оркестр должен играть, и еще что-то… я пока не пойму что. Но ты и сам знаешь, с написанием нот у меня проблемы.
— Ну да, конечно!
— Записать я их могу, но получается очень долго…
— Зато сыграть ты можешь вообще без нот, так что Родина тебя не простит, если ты ее, Родину, оставишь без музыки. А закорючки на бумажку полосатую нанести… твоя подруга из Пушкино, Надя, ведь это легко сделать сможет. Давай, я за ней в воскресенье заеду? И нужно музыку эту как-то назвать…
Почему-то у Веры в голове крутилась какая-то Аделина, но прокрутив в голове всех знакомых, она смогла вспомнить лишь управляющую бельгийским торговым представительством компании Марты — мелкую и довольно склочную тетку возрастом под полтинник. Ее даже Марта с трудом переносила, но вот торговать всяким та тетка умела исключительно хорошо… Однако сопоставить ее и прозвучавшую сейчас музыку Вера все же не смогла:
— Назову пьесу просто: баллада для дочери — вот как Лизавете она понравилась. Кстати, пора эту хулиганку переодеть на ночь…
В четверг, когда Вера после первой пары неторопливо шла по территории Лабораторного завода, ее окликнул Миша Терехов — инженер по радиоаппаратуре, один из трех «изобретателей студийного магнитофона»:
— Привет, Старуха, давненько я тебя не видел. И к нам ты теперь вообще не заходишь… что делаешь?
— Как всегда, лекции читаю, семинары провожу, лабораторки всякие…
— А я спрашиваю, что ты делаешь вот прямо сейчас?
— Думаю. У меня сейчас окно, но обедать вроде рано, однако потом у меня еще две пары без перерыва — и я думаю, чем бы таким перекусить, чтобы с голодухи не помереть после четвертой. И когда перекусить: сейчас или перед началом следующей пары.
— То есть через час? Тут, мне кажется, никакой разницы не будет.
— Через два часа, даже чуть побольше: у моих перед третьей парой как раз обеденный перерыв.
— Тогда пошли со мной: ребята со студии откуда-то сманили в наш буфет очень хорошего повара, он такое творит! Лично я уже дома больше не обедаю, и даже не завтракаю. А по возможности и не ужинаю.
— А жена тебя за это не побьет?
— Так она тоже на студии работает, мы с ней на пару питаться ходим. И даже детям из нашего буфета ужин носим…
— Тогда пошли, оценим вашу выдающуюся кухню. Но я-то ладно, а почему ты по территории без дела бродишь?
— Я с делом брожу. Сашка Соловьев из своего Владимира привез маримбу стеклянную, говорит, что по твоему заказу ее сделал. Но он, похоже, тебя боится, попросил меня за тобой сходить.
— Так уж и боится?
— Может быть, а может и нет: он сейчас в студии эту шайтан-машину устанавливает. Вот уж не повезло бедолаге!
— А в чем не повезло?
— Он еще барабанную новую установку привез, тоже как стеклянная выглядит. Прозрачные барабаны, он их из полиакрилата сделал. И сам-то он на ней играть давно уже научился, а вот ребята из консерватории… так что днем он в студии, а после обеда музыкантов стучать по всему учит. Вроде как трех человек учит на маримбу играть, и человек пять — на барабанах. А в результате ему просто поесть получается некогда. И знаешь что? Ему спиться не дает лишь то, что ты за пьянку сразу с работы выгоняешь, невзирая — потому что музыканты эти часто до свинского состояния напиваются. Ну и то, конечно, что он с женой сюда приехал…
В буфете — точнее, в небольшой столовой на полтора десятка столиков — было, несмотря на совершенно «не обеденное время» — довольно людно. То есть мест там не было, но когда Вера посетовала на то, что она поддалась Мишиным уговорам и не пошла в студенческую столовую, но Миша ее успокоил:
— Мы в студии поедим, причем без суеты, там место есть. Ираклий Константинович! — обратился он с здоровенному, под два метра ростом, повару, — к нам гостья пришла, Вера Андреевна. Вы не могли бы для нее сделать легкий такой перекус? Мы будем в новой студии…
— А времени у гостьи сколько? — поинтересовался, судя по сильному акценту, грузин.
— Часа полтора…
— Тогда я все приготовлю, попрошу Ларису вам еду принести… где-то через полчаса готово будет.
— Вот, заходи, — Миша пропустил Веру вперед, — это наша новая студия. Видишь, сколько тут места? А там как раз эту стеклянную маримбу Сашка и ставит… уже поставил и убежал куда-то. Но скоро вернется!
— А это что за страшный сундук? — спросила Вера, глядя на огромный электрический агрегат, занимающий почти все место перед огромным окном, отделяющим аппаратную от студийного зала.
— Это — пульт управления вон тем магнитофоном, — и Миша показал уже на другой металлический ящик, занимающий половину задней стены студии.
— Насколько я помню, у вас магнитофоны все же поменьше были…
— Ну да… только этот — не просто магнитофон, у него сразу двадцать четыре стереофонических дорожки. Для записи-то пластинок звук, исполнение должно быть идеальным — а если какой-то музыкант сфальшивит, то все заново приходится играть. Вот мы и придумали: там, в студии, когда оркестр играет, мы разные инструменты помещаем в клетушки… стенки ставим такие же стеклянные, как и в аппаратной, с трехслойным стеклом, и пишем их по-отдельности. И если кто-то сфальшивит, то переигрывать приходится лишь одну партию. При этом — вот тут на пульте специальные переключатели есть — тот, кто заново партию играет, через наушники слышит все остальные партии, то есть как бы вместе с оркестром свою партию исполняет. Мы уже попробовали, две пластинки таким образом уже записали…