— То есть с этим магнитофоном можно вообще каждую партию отдельно играть?
— Наверное, да.
— А как вы добиваетесь синхронности звука?
— Очень просто: все пишется на одну пленку, а работает каждая головка на запись или на воспроизведение, вот этими переключателями и устанавливается. А когда все готово, мы просто все каналы на воспроизведение ставим. Тут каждый канал можно для стереофонической записи сдвигать вправо-влево, громкость для каждого отдельно регулируется… мы с ребятами этот аппарат почти два года делали! Хотя все равно хреново получилось: тут пленка шириной в шестнадцать сантиметров используется, ее даже переставлять нельзя, потому что сразу настройка каналов сбивается, перекос головок заметный получается — а всей пленки хватает всего на десять минут записи. Сейчас ребята во Фрязино думаю, как бы эту проблему решить, а пока…
— Миш, как я поняла, тут теоретически один человек может по очереди все партии исполнить?
— Хм… действительно. А что, хочешь попробовать?
— А студия плотно в работе занята?
— Вообще не занята, мы только аппаратуру настраиваем, так что в план ее еще не включили. И, опять же, микрофоны еще не все изготовлены, так что до конца октября…
— Тебя мне просто господь бог послал, не иначе. Значит так, у меня во вторник двухчасовое окно и в четверг, а в пятницу вообще с двенадцати до четырех… у тебя для этих твоих железяк электрических операторы есть?
— Пока я за оператора, и Володька — но он сейчас во Фрязино…
— Сможешь мне выделить время в мои перерывы? И свое уделить в качестве оператора?
— Старуха, ты меня обидеть что ли решила? Вся студия и я вместе с ней в твоем распоряжении! А вот и перекус принесли…
— Ты вроде произнес слово «легкий»…
— У Ираклия Константиновича «легкий» — это как раз вот столько. А «плотный» мы заказываем только если нас тут сидит человек пять, и сидеть мы всю ночь собираемся…
Подошедший вскоре Саша Соловьев тоже получил массу «ценных руководящих указаний», но он принял участие лишь в первой сессии звукозаписи, а потом просто вызвал из Владимира молодую девчонку, которая — по его словам — «с любыми ударными куда как лучше меня обращаться умеет». И оказалось что да, умеет: она мало того, что занималась изготовлением маримб на заводе, так еще и в заводском ансамбле играла — как раз на ударной установке. А за плечами у нее была Владимирская музыкальная школа по классу фортепьяно — и до конца месяца у Веры времени на отдых вообще не оставалось. И ровно в тот момент, когда Вера объясняла девочке Оле «а сейчас ты на маримбе делаешь вот так: динь-дон, динь-дон… про другие инструменты не думай, они уже свое отыграли… а микрофоны твои мы, пожалуй, поставим вот сюда…», Станислав Густавович, вытащив откуда-то бутылку сока и пару пирожков, приступил к объяснению того, как работают разные финансовые системы…
— Вот смотрите: есть у нас десять рабочих, которые живут в этой замечательной табуреточной стране, и каждый идет в лес, зубами — на манер бобра — сваливает дерево, зубами же вытачивает все заготовки для табуретки, затем табуретку собирает — и каждому приходит его личное счастье. Почти каждому: у кого-то зуб заболел, у кого-то злой сосед бревно подгрызенное украл — а без табуреток народ мрет! И очень скоро вымрут все. Но тут приходим мы, вообще с другой планеты приходим, поэтому обходимся без табуреток — и безобразие это прекращаем. Теперь у нас табуретки делает только один человек, двое делают ему топоры и стамески, чтобы табуретки быстрее производились, еще двое делают инструменты для тех, кто делает топоры со стамесками. Один руду копает, чтобы было из чего инструменты делать, а еще один рудокопу кует кирки и лопаты. Один человек — мы же в будущее смотрим — учит детишек этих рабочих всякому, еще один — всех лечит, чтобы работа шла без перерывов и сбоев. Ну и последний, самый крепкий мужик, ходит с мечом вокруг остальных и от злых соседей всех защищает. Мы вот все организовали так замечательно, но возникает вопрос: как всех таких трудолюбивых тружеников за работу вознаградить? Точнее, как распределить конечный результат труда, то есть табуретку, между всеми, в процессе участвующими? Ведь потребности-то у всех разные, и желания разные. Но с этим люди все давно решили: они придумали деньги. И рабочие получают денег по результатам своего труда: лучше поработал — больше получил.
— Это-то понятно.
— Теперь, раз уж мы такие мудрые пришельцы, устанавливаем цену на каждую табуретку в десять рублей. Сколько из этой суммы платить табуреточному мастеру?
— Вот это-то я из вас и пытаюсь вытянуть!
— Ответ прост до безобразия: раз уж мы продает табуретку людям по себестоимости, а себестоимость включает в себя труд десяти человек, мы платим мастеру рубль. И по рублю платим каждому, кто вообще в процессах был задействован. Выходит, что себестоимость табуретки у нас равна десяти рублям: мы же всем рабочим за нее именно столько заплатили…
— А врач или учитель, они разве в производстве…
— И они тоже участники, без них все производство встанет: люди заболеют и умрут, а необученные детишки их заменить не смогут. И воина тоже учитывать приходится.
— Ну, это тоже понятно. А вот как работает финансовая система и причем тут эти… как их… виртуальные деньги…
— Вот сейчас всё самое интересное и начинается. Для простоты предположим, что все рабочие трудились одинаково усердно, и каждый свой рубль честно заработал. Но чтобы быть в этом уверенным, мы все же должны труд каждого учитывать, а деньги как раз и есть мера учета труда. Овеществленного труда, нас вообще не должно волновать, как сильно рабочий при выполнении своей работы потеет и пыжится. Он свою работу сделал — скажем, изготовил станок — и заработанный рубль получил. То есть, выходит, у нас табуретка стоит десятку, а станок для ее изготовления — всего один рубль.
— Но ведь…
— Вот именно! Мы в такой модели все сопутствующие расходы и весь труд, не связанный непосредственно с производством товара народного потребления, отнесли на последний этап общей работы. Но деваться-то нам тут некуда: рубль мы обратно в казну получим только когда продадим этот народный товар народу, у нас нет другого источника этих рублей! Наличных рублей.
— Чушь какая-то получается…
— Это ты еще не сообразил, насколько эта чушь дурацкая выходит. На самом деле в такой системе нам проще отдать всю десятку табуреточнику, и он уже пусть сам платит на инструмент, а инструментальщики дальше по списку. Но при этом врачу и учителю скорее всего вообще ничего не достанется, так что мы должны эти денежки из стоимости табуретки сами уже вычесть… а табуреточник может решить, что лучше уж поменьше инструментальщикам заплатить и табуреток поменьше сделать — и при этом себе не одну, а сразу две оттяпать. Но мы тут просто возвращаемся в первому варианту, когда все деньги мы полностью распределяем.
— Ну, и распределим…
— Но при этом мы не можем узнать, кто сколько чего на промежуточных этапах сделал. А чтобы это знать, мы должны вести учет и промежуточной продукции — а это проще всего все же в деньгах считать. И тут возникает второй контур финансовой системы: у нас же все государственное, мы рабочим только за их труд платим — а вот кто на сколько натрудился… Мы должны установить цены и на промежуточные продукты — а у нас получается, что табуреточник наработал на десятку, а все остальные — только на один рубль. При том, что трудились-то они одинаково упорно!
— Действительно, полная чушь…
— И вот чтобы все это чушью быть перестало, мы просто вводим безналичные… точнее, виртуальные деньги. Считаем, для простоты объяснения только, что все нарабатывают продукта на примерно одинаковые суммы. Тогда станок, поступающий табуреточнику, будет стоить не два рубля, а уже двадцать рублей. Но вот эти самые рубли — они в денежный оборот для покупки товаров народного потребления не поступают, они используются исключительно для учета всех ранее произведенных затрат. Поэтому эти деньги и нуждочки-то нет превращать в какую-то материальную форму, это будут только циферки в счетах. И эти внутренние цены мы вообще какими угодно сделать можем, для них главное — чтобы они одинаковыми были на всех этапах производства. А вот считать в рублях или в миллионах — нам разницы никакой нет, разве что чернил при миллионах потратить больше придется.