Она ничуть не смутилась, не застеснялась, что я застиг ее в таком виде, и прошла мимо, кинув мне конец лассо и несколько слов в объяснение: видно, поблизости бродит медведь или рысь, вот ослица и испугалась. Надо привязать ее перед хижиной, с подветренной стороны.
- А я думал, дикие звери не подходят так близко к дому, - быстро сказал я.
- Ослятина больно лакомая, - нравоучительно сказала девочка и пошла дальше.
Я хотел поблагодарить ее, попросить извинения за то, что доставил ей столько хлопот; хотел отдать должное спокойной храбрости, с какой она среди ночи вышла из дома, и в то же время предостеречь от чрезмерной неосторожности; хотел спросить, часто ли поднимается по ночам такая тревога и вправду ли нужно в подобных случаях брать с собою ружье. Но ее сдержанность заставляла и меня не быть навязчивым, и я уже хотел пойти прочь, как вдруг заметил нечто такое, что поразило меня еще больше. Когда Кэролайн дошла до угла пристройки, я увидал за деревьями рослого мужчину; в движениях его чувствовалась нерешительность, даже какая-то робость, однако он, по-видимому, и не думал прятаться; должно быть, в ту же минуту его заметила и Кэролайн и слегка замедлила шаг. Они были уже почти рядом. Незнакомец что-то сказал, слов я не расслышал - то ли я стоял слишком далеко, то ли он говорил слишком тихо и нерешительно. Зато Кэролайн ответила без всяких колебаний, по своему обыкновению коротко и ясно:
- Ладно. А теперь ступай домой и спи.
И скрылась за углом пристройки. Высокий мужчина еще помешкал минуту-другую и тоже удалился. Но меня одолевало любопытство; я наскоро привязал Чу-Чу к изгороди почти напротив парадного крыльца и поспешил за ним, подозревая, что он ушел недалеко. И не ошибся. Отойдя немного, он остановился и медлил, словно не зная, как быть дальше.
- Эй! - окликнул я.
Он обернулся, во всей его повадке чувствовалась какая-то неловкость, но ни удивления, ни недовольства.
- Вы не торопитесь? - сказал я. - Зайдите, выпьем по стаканчику. Я тут один и все равно не сплю, так что составьте компанию - покурим, поболтаем.
- Боязно.
- Как вы сказали? Боязно? - переспросил я, с недоумением глядя снизу вверх на этого рослого, плечистого молодца.
- Да как бы она не осерчала. - Он повел плечом в сторону пристройки.
- Кто?
- Мисс Кэролайн.
- Вздор! - сказал я. - Она же не здесь, вы ее и не увидите. Пойдем-ка.
Он еще колебался, хотя, насколько я мог разглядеть, по его обросшему бородой лицу блуждала слабая улыбка.
- Пойдемте, - повторил я.
Он послушно пошел за мною, но мне почудилось, будто он, совсем как Чу-Чу, смотрит на меня свысока, потому что он куда больше и сильнее меня, и при этом так же косит глазом, готовый в любую минуту прянуть в сторону. На пороге он было попятился. Потом как-то боком вошел. Он был такой рослый и широкоплечий, что заполнял собою весь дверной проем.
При свете очага я увидел, что, несмотря на густую бороду, он совсем молод, еще моложе меня, и очень недурен собой. Видя, что он и сейчас готов сбежать, я достал из седельной сумки фляжку и кисет, подал ему, показал на табурет, а сам сел на кровать.
- Вы живете по соседству?
- Да, - отвечал он рассеянно, словно прислушиваясь или ожидая чего-то. На перекрестке Десятой мили.
- Да ведь это за две мили отсюда!
- Верно.
- Значит, вы живете не здесь, не на этой вырубке?
- Нет. Работаю на Десятой миле, на лесопилке.
- Вам что же, с работы домой мимо идти?
- Да нет... - Он помялся, разглядывая свою трубку. - Как Джонсон в отлучке, так я иной раз возьму и поброжу вокруг, погляжу, все ли тут ладно.
- Понимаю. Значит, вы друг их семьи.
- Вот уж нет! - Он прикусил язык, засмеялся и прибавил смущенно, обращаясь, кажется, к собственной трубке: - То бишь, есть немножко. Вроде и друг. Да как бы она не осерчала. - Он понизил голос, будто боялся прогневить хозяйку дома, чье незримое присутствие он ощущал и здесь.
- Значит, когда Джонсон в отлучке, вы их тут караулите?
- Верное слово, - сказал он. - Караулю (ему, видно, это понравилось). Именно что караулю! Это вы верно угадали, приятель.
- А часто Джонсон отлучается?
- Да раза три в неделю.
- Но мисс Кэролайн, по-видимому, и сама может за себя постоять. Ей ничего не страшно.
- Страшно! Да она сроду ничего не боялась! - Он немного помолчал. - Вы ей в глаза-то хоть разок заглянули?
Я не заглядывал - в такие глаза заглянуть не просто: ресницы мешают. Но не стал вдаваться в объяснения и только кивнул.
- Она никому не уступит, ее ни живой, ни мертвый не испугает.
Неужели этот чудак воображает, что девушке трудно быть неуступчивой, когда перед нею вот такая воплощенная доброта и простодушие? Я не удержался и сказал:
- Тогда зачем же вам шагать сюда за четыре мили ее караулить?
Я тут же пожалел о своих словах, потому что он, видно, как-то неловко повернулся, уронил трубку и, наклонясь, долго, старательно подбирал с полу мельчайшие осколки. Наконец он проговорил сдержанно:
- А вы видали, у детишек байка вокруг шеи обмотана?
Да, это я заметил, только не знал, предохраняют ли лоскуты байки от простуды или дети повязали их для красоты. Я молча кивнул.
- То-то и беда. Один раз Джонсон поехал на три дня в Колтервилл, а я околачивался тут поблизости, гляжу - никого не видать, а в доме всю ночь огонь горит. На другой вечер прихожу - опять в окошке свет, а кругом никого. Что-то, думаю, неладно. Подобрался поближе и слушаю. Слышу, то вроде кто-то кашляет, а потом вроде застонет. Прямо-то я не объявился, потому как она бы осерчала, а взял да и засвистал этак, вроде от нечего делать, чтоб детишки знали, что это я. А все равно никто не вышел. Я уж хотел убраться восвояси. И тут - чтоб мне провалиться - гляжу, стоит ведро с водой, как я с утра к роднику сходил, так оно на том же месте и стоит! Ну, тут уж я решил: надо поглядеть, что у них там делается. Взял да и постучал. Погодил малость, она в щелку выглянула, а глазищи так и горят. Велела мне убираться, откуда пришел, и дверь захлопнула. Я ей через дверь - скажи, мол, чего у вас там стряслось! А она мне тоже через дверь - мол, детишки все лежат в лежку, дифтерит у них. И еще, может, я доктора приведу, это бы не худо. И еще, мол, меньшого зараза не тронула, так, может, я его с собой прихвачу, пускай покуда побудет, где ненадежнее. Замотала его всего одеялом, укутала и сунула мне в дверь, я его схватил - и давай бог ноги. На лесопилке его девать некуда, двинул я, стало быть, еще за четыре мили, к Уайту, у него там старуха мать. Рассказал ей, что к чему, дала она мне лошадь, поскакал я на Джимову гору за доктором Грином и еще до зари обернулся - привез его. Приезжаем, а она свалилась, ослабла совсем, потому как хворь эта ее одолела хуже всех, а она и виду не подавала, и мне тогда ни словечком не обмолвилась!