- Что ж, - по слухам, сказал тогда второй, - нынче ты перестал быть собой, бедный Грасстиан! Ни одно слово с твоих уст больше не будет правдивым. Так позволь эту вольность моим.
С тех пор Данки заменил старого шута на ступенях у трона, и жёлто-зелёные лохмотья Болотного Лиса, сменились контрастной элегантностью Игральной Кости.
- Что ты себя мучаешь, парень? - сказал ему Данки, когда они выпили медвяного диля, и совсем размякший Карс поведал шуту горестные раздумья. - Будь собой. Только помни - тебя может быть много!
Шут скрыл лицо за широкими ладонями, а потом развел их в стороны - глазам удивленного Карса предстала сморщенная злобная старуха; снова свел - и вот перед ним печальный юноша, будто бы страстно глядящий вверх, на возлюбленную, склонившуюся с балкона...
- Кого узрел? - каждый раз спрашивал тот, и Карс отвечал: старуху, юношу, разбойника...
А потом Данки смиренно сложил руки на столе и спросил в самый последний раз.
- Так что ты видел, Карс?
Тот принялся вновь перечислять, но шут неожиданно властным жестом заставил его замолчать.
- Ошибаешься, дурачок, - ласково сказал он. - Меня, меня ты видел. И только.
Он снова провел ладонью вверх-вниз перед лицом, и маски закривлялись в безумных гримасах, стремительно меняя друг друга.
- Я могу заставить тебя видеть иных, - продолжил Данки, - но это не мешает мне оставаться таким, каким я сам хочу видеть себя!
Он встал, вылил в себя остатки диля и ушел - высокий, худой, в черных одеждах, с черепушками, невесело раскачивающимися на концах дурацкого колпака. Воплощение смертельно смешной шутки. А Карс с того мига словно переступил со ступеньки отрочества на более высокую ступень.
Но сейчас он колебался, не зная, как вести себя с этой странной, молчаливой разбойницей. И тут снова пришел на помощь старик Данки, с которым они впоследствии сдружились, несмотря на разницу в положении и возрасте. "Если не знаешь, как быть, - вспомнились Карсу его слова, - просто будь собой!".
Мара не ответила на комплимент, словно не расслышала. Но куртку одела и запахнулась. Сейчас она сидела у костра и, не обращая на юношу ни малейшего внимания, грызла жесткую птицу. Поколебавшись мгновенье, Карс сел напротив и, притянув к себе свою долю, ощутил, что голоден до безумия.
- Как ты затащила меня сюда спящего? - поинтересовался он, когда от тушки и с той, и с другой стороны костра остались только кости.
Женщина пожала плечами, коротко посмотрела, встала и ушла к воде - умываться.
- Нет, правда! - не отставал Карс. - Я должен был захлебнуться - ты желала мне смерти?
- Зачем тебя похитили? - вопросом на вопрос ответила она. - Ты знаешь о чём-то, что другим неизвестно?
- Моя должность не позволяет мне знать подобное! - усмехнулся Карс.
- Я плохо разбираюсь в иерархии дипломатических миссий, - отрезала Мара, - но слово "младший" в наименовании твоей должности говорит само за себя! Так зачем тебя похитили?
Карс не знал, возмутиться ему или рассмеяться? Но не сделал ни того ни другого. Вместо этого он принялся неторопливо снимать с себя одежду. Услышав шорох ткани, женщина резко обернулась. Сидящая у каменной кромки на корточках, лохматая, с нехорошим блеском в глазах, она была похожа на тёмного озерного духа, одного из тех, кто за ногу утягивают купальщиков ко дну и держат там до тех пор, пока последний пузырек воздуха не лопнет на поверхности воды.
- Я искупаюсь, не возражаешь? - быстро пояснил Карс. Что-то подсказывало ему, что другие варианты её не устроят. - Одежду постираю. Тебя не смутит?
- Только будь на виду! - Мара вытащила кинжал и положила рядом. - Иначе мне придется его бросить.
И отвернулась, потеряв к Карсу всякий интерес. Тот почувствовал себя раздосадованным. Да что там, оскорбленным! Он был отлично сложен - сказывались жёсткие тренировки, которым с детства подвергал его отец, считающий, что тренированный ум не убоится хитрости и коварства, но вполне может пострадать от рук наёмного убийцы, если не будет использоваться в комплекте с тренированным телом. Кроме того, Карс умел обращаться с женщинами, и обращаться так, что они оставались довольны. Он вообще любил жизнь во всех её проявлениях (кроме бесконечных заседаний различных Кабинетов, в которых ему доводилось участвовать) и считал что женщина - как философская категория - есть прекраснейшее из проявлений жизни. Здорово превратить унизившее его до глубины души похищение в пикантную любовную историю! Но... с этой, похожей на чёрную кошку в тёмной комнате, не светит - такой уж каламбур.