Старушку (которая пока еще собственно старушкой и не стала) Вера Андреевна в прошлой жизни очень уважала: во время войны она, несмотря на весьма почтенный возраст, вступила в ополчение и вернулась в сорок втором домой с осколком снаряда в теле и медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», а в сорок четвертом, незадолго до кончины, ей вручили и медаль «За оборону Москвы». Выпускница математического факультета Гейдельбергского университета, она оказалась прекрасным командиром зенитной батареи и лично сбила минимум три самолета – но это потом, а пока бывшую дворянку даже учителем начальной школы работать не брали. Так что перебивалась она нечастыми частными уроками и составлением кроссвордов для мелких журнальчиков. Поэтому пока с голода не умирала – но была к этому довольно близка…
Когда пока еще не старушка открыла девочке дверь, та не стала держать ее в недоумении:
– Добрый день, Дора Васильевна, или, точнее уже, добрый вечер. Мне к вам посоветовал обратиться доктор Денягин, и у меня к вам небольшая просьба…
– Василий Степанович? Вы… вы заходите, на лестнице-то разговаривать не очень удобно…
– Спасибо. Дора Васильевна, меня направили на учебу в университет, и даже выделили на это довольно приличные деньги – но кроме вас я никого в Москве не знаю. То есть и вас я пока не знаю, но Василий Степанович говорил, что мы просто созданы друг для друга. Вот, посмотрите пока мои бумаги, чтобы у вас сомнений не было. А вопрос простой: мне остановиться негде, но я сейчас в состоянии за жилье платить, а так же могу в квартире убираться, еду готовить… да, я кое-что по дороге с вокзала купила, это в основном вам.
– Это почему вы мне что-то покупали?
– А мне Василий Степанович сказал, что вам на работу устроиться никак не выходит, а жить-то на что-то надо. А чтобы жить, нужно еду употреблять, и он отдельно просил – и даже денег дал немного – чтобы я всякие продукты для вас купила. Вот тут хлеб, правда вечер, только калачи купить получилось – я же не знаю где тут какие лавки имеются, вот еще сала кусок, крупа пшенная…
– Вы МНЕ предлагаете свиное сало? – очень натурально возмутилась Дора Васильевна.
– Да. Но я никому не буду рассказывать, что ваша матушка была не еврейкой, а австрийской баронессой. Я вообще этого никогда не знала и уже навек забыла.
– Тогда… спасибо. Я тогда поставлю чай… только у меня чаю-то и нет, только кипяток, вы уж извините.
– А у меня есть заварка: мне милиционеры ее дали… я в аварию попала, и в милиции ждала пока не привезут к поезду другого раненого, и я их пряниками угостила, а они мне как раз чаю отсыпали. Хорошего, китайского…
– Тогда я его и заварю с вашего позволения, – пока еще не старая старушка все еще с подозрением покосилась на девочку. – Может быть, нам на кухню пройти? Там чай пить будет удобнее… А вы сказали «другого раненого» – вы тоже пострадали?
– Палец на ноге вроде бы сломала, или просто ушибла сильно, сейчас уже почти не болит… когда сижу. Но и когда хожу, тоже терпимо.
– А как Василий Степанович поживает? – пока Дора Васильевна девочке явно не доверяла.
– Я его довольно давно видела, но тогда был он здоров и весел, – сообщила девочка «почти что правду». Этого Василия Степановича, с которым Вере Андреевне пришлось вместе поработать – и который ее, собственно, с Дорой Васильевной и познакомил в тридцать шестом – она последний раз видела в лаборатории после того, как он «нарушил технику безопасности» и помочь ему было уже невозможно – но сейчас он был действительно жив и здоров. Далеко от Москвы был жив и здоров, и в ближайшие года три в Москве появиться вроде бы был не должен… – И дочка его… тьфу-тьфу-тьфу чтоб не сглазить, тоже великолепно себя чувствует. И очень теперь любит незнакомых людей до истерики доводить своими разными глазами, – о том, что у дочки глаза разные, Василий Степанович несколько раз упоминал мельком, а теперь, похоже, эта малоизвестная «деталь» окончательно убедило пожилую женщину в том, что девочка не очень-то и врет:
– Я думаю… – старушка пятидесяти лет от роду на секунду задумалась, – жилье я вам сдать, вероятно, могу. Вот только зимой… я топлю только одну комнату…