Прошла, наконец, мимо. Подошла к калитке. Не видит, но догадывается, что старухи смотрят ей в спину, и даже знает, что при этом думают. А думают про её сына и думают не очень хорошо. Привёз, мол, мать в заброшенную деревеньку, поселил в полуразрушенной избушке и оставил одну, чтобы не мешала ему жить в далёком и прекрасном Петербурге. «А это уже не ваше дело!» – мысленно огрызнулась Елена Олеговна. А калитка, как нарочно, не открывается… Ну, никак! Крючок заело… А одна рука ведром занята…
Не успела Елена Олеговна поставить ведро на землю, как оно вдруг стало невесомым.
– Ой! – вскрикнула от неожиданности Елена Олеговна и повернула голову.
Рядом с ней стояла та самая ядовитая старуха, которую Елена Олеговна прозвала Хулиганкой. Была эта старуха чуть повыше Елены Олеговны, но худее. Лицо острое, как топорик. Несмотря на старухин возраст, в пластике её движений и во всей фигуре угадывались сила и ловкость.
– «Постой, да ты неловок, дай-ка я…» – без улыбки сказала старуха.
– Не надо! Нет, нет! Зачем? Я сама могу…
– Тихо! – прикрикнула старуха, и Елена Олеговна, отпустив дужку ведра, покорно замолчала. – Открывай!
Елена Олеговна двумя руками легко откинула крючок и открыла калитку.
Старуха поставила ведро именно на ту табуретку, на которой оно всегда стояло. Как будто знала о его постоянном в доме месте. Поставила и только потом спросила:
– Все правильно?
– Да, очень хорошо, – суетливо сказала Елена Олеговна. – Спасибо вам большое. Может, чайку?
– Не. Ничего не надо. «Спасибо» – и то много. Твои засранцы ещё когда приедут! А мы всегда тут.
– Да, они редко приезжают… – согласилась Елена Олеговна.
– Вот видишь!
– Но они же не просто так не едут. Они заняты. Им – некогда…
– Да что ты говоришь?! И очень заняты?
– Очень.
– А если приезжают, то почти сразу и уезжают! Ведь так?
– Так… И мне очень грустно тогда… – неожиданно для себя призналась Елена Олеговна.
– Я знаю.
– У вас так же?
– Нет, не так же. Просто знаю и всё.
– Откуда?
– Как думаешь?
– Не знаю…
– Ладно, скажу, чтоб не мучилась.
– Скажите.
– От него самого! От верблюда!
Елена Олеговна улыбнулась незамысловатой бородатой шутке. Гостья задала вопрос:
– А что ты делаешь целыми днями?
Елена Олеговна смутилась.
– У меня дела…
Старуха подошла к столу, сплошь покрытому исписанными листами.
– Это ты столько наваляла?
– Я, – виновато призналась Елена Олеговна.
– Что пишешь?
– Разное.
– Разное?! – удивилась старуха. – Про гвозди, про голых баб, про Ленина, про червей, про паровозы? Так что ли?
– Вообще-то я пишу о словах, – поправилась Елена Олеговна.
– О каких словах? – не унималась старуха. – Я их много знаю!
– О разных.
– Ага… И много набрала слов?
– Много.
– Тысячу?
– Намного больше.
– Больше?!
– Значительно больше.
– Для чего они тебе?
– Просто люблю слова.
– Всякие?
– Всякие.
– И «жопа»?
Елена Олеговна на несколько секунд замолчала. Потом произнесла:
– Не знаю…
– То-то и оно, что не знаешь. Сидишь тут как сыч. К нам не приходишь.
– Занята я очень.
Старуха захохотала.
– Во дает! Занята! Книжки, небось, читаешь. Умничаешь сама с собой.
– Книжки читаю, но что касается умничанья…
– Да замолчи ты! Людей ты не видишь в упор, а это плохо.
– Почему? Вижу.
– Издали?
Елена Олеговна начала сердиться.
– Я не понимаю… Вам-то что?
– Не поверишь! Жалко тебя.
– Вы себя жалейте.
– Себя-то жалеем, а тебя вот некому. Одна и одна.
– Я не одна! Со мной природа. Со мной, в конце концов, Бог.
– Да ты что?! А где он у тебя?
– Везде.
Старуха, ухмыляясь, огляделась вокруг:
– Где везде? Не вижу. Рухлядь всякую вижу. Печку нерабочую вижу… Где же везде?
– Везде – это, значит, везде. В лесу, в поле, на озере, в небе…
– И ты его видишь?
– Нет.
– М-м-м…
– Но я с ним разговариваю.
– И о чём?
– Обо всём.
– Опять двадцать пять! «Обо всем»… И о тухлых яйцах?!
– Прекратите! Нельзя так говорить! Зачем вам все это?
– Считаешь, что я твои разговоры с Богом не пойму?
– Слушайте! Давайте всё-таки чай пить.
– Не хочу я твоего чаю! А ты мне лучше скажи вот что… Человек Богом создан?
– Да. И по образу Его.
– Почему же тогда человек все время зло творит?
– Вы о конкретном человеке говорите или вообще?
– Какая тебе разница?
– Существенная. Если вы говорите вообще о человеке, то это философия, а если о конкретном человеке, то это жизнь.
– Я о себе говорю, а поэтому говори просто. Не мудри и не умничай.