Чарли выпил.
— Извини, Алун, — снова сказал он.
— Да ладно, о чем речь! Ты только что спас меня от нескольких месяцев бесполезной работы. Думаешь, я бы предпочел, чтобы мою писанину одобрили, даже если она полное дерьмо? Если ты еще сомневаешься, то нет, нет и нет! Ладно, теперь, когда мы с этим разобрались, можно заняться серьезными делами. Давай еще по одной.
— Для выпивки нужно освободить место…
Оставшись один, Алун немного расслабился и решил больше не удерживать голову, если вдруг ей приспичит поникнуть. Мысли прояснились, однако в остальном дела обстояли хуже, и Алун сидел, убеждая себя успокоиться, раздышаться и, набравшись смелости, признать: попытка оказалась неудачной, о чем он и сам догадывался. Даже хорошо, что ему сказали об этом без обиняков.
Вскоре вернулся Чарли с двумя большими порциями виски.
— Сортир совсем не изменился. Моча по-прежнему не стекает, как положено, а болтается в толчке. Я вроде как слышал, что Перси и Дороти тоже приедут?
Алун хотел было ответить, но не смог, как ни старался: слова застряли в горле. Он беззвучно открыл и закрыл рот, моргнул и уставился на Чарли.
— Что случилось? Тебе плохо?
Прижав ладонь к груди, Алун отчаянно закивал и несколько раз сглотнул. Попробовал вытолкнуть слова вместе с дыханием — безуспешно. Хотя голова держалась ровно, а мысли были ясными и четкими, Алун немного испугался. Через мгновение он обнаружил, что вновь говорит легко и свободно:
— Отвечая на твой вопрос, Чарли: да, Перси и Дороти действительно приедут ближе к вечеру. Черт подери, что это было? Уф! Как-то слишком неожиданно!
— Принести тебе что-нибудь?
— Все уже здесь. — Алун схватил стакан и сделал большой глоток. Ему показалось, что он впервые видит и слышит, что происходит вокруг в пабе, к этому времени уже переполненном и шумном от громких голосов и взрывов смеха. — Ладно, как бы это ни называлось, повторения нам не надо, так ведь? Хотя средство для подавления Уивера могло бы снискать популярность в определенных районах Нижнего Гламоргана и окрестностей…
— Ты побледнел.
— Неудивительно, учитывая, что редкая и смертельно опасная Dorothea omniloquens ferox[47] с минуты на минуту атакует нашу мирную и счастливую компанию. Вот ей бы пара приступов молчания точно не помешала бы! Помнишь, что говорили о Маколее[48] и его манере вести разговор?
Чарли по-прежнему смотрел на него с тревогой и раскаянием. Алун постарался успокоить приятеля. К тому времени, когда это удалось, он почти убедил себя, что после выходных возьмется за «Возвращение домой» с новыми силами. Сохранит название и уже отпечатанные страницы, там наверняка можно что-нибудь найти… Алун неплохо выпил в пабе с Чарли, затем они вернулись в коттедж, добавили еще по паре бокалов и пообедали маринованной рыбой с корнишонами и рубленым луком. Еду запили щедрыми порциями аквавита и светлого пива, отполировав «Бейлисом». Ликер они в порядке смелого эксперимента разбавили виски.
После обеда наступил естественный перерыв. Женщины отправились на прогулку, и Рианнон ворчала, что все-таки зря не взяла щенка. Чарли с трудом поднялся по ступенькам — грохот от его перемещений был слышен по всему дому, а может, и еще дальше — и лег спать на кровати в задней комнате. Алун задремал в кресле, как вчера после обеда, и ему приснилась Маргарет Тэтчер, которая говорила, что без него ее жизнь пуста и одинока. Вздрогнув, Алун проснулся и увидел, что какой-то бородатый тип беззвучно двигает губами (громкость предварительно выключили) и яростно рисует карикатуры на маленьком, размером с почтовую открытку, экране телевизора «Сони», который Уиверы привезли с собой.
Меньше чем через минуту вернулись с прогулки женщины, румяные и бодрые, полные решимости во что бы то ни стало выпить чаю. Алун сидел и слушал, как они смеются и переговариваются, хлопают дверцами шкафчиков и бренчат посудой. В какой-то момент Софи выскочила из кухни и взбежала по скрипучей деревянной лестнице наверх, отвечая Рианнон через плечо. На Алуна она и не взглянула, словно он был незнакомцем, живущим с ней в одном отеле. На обратном пути, когда она торопилась вниз с пачкой печенья в руках, произошло то же самое. Алун знал, что Софи не хочет его обидеть или явить оскорбительный контраст с типично мужской бездеятельностью, просто ее поведение очередной раз подтвердило старую истину: женщины навеселе половину жизни, причем без всякого алкоголя. Дети старше двух лет навеселе все время, когда не спят. Мужчины — педики, конечно, не в счет! — после двадцати пяти никогда не бывают навеселе, даже если пьяны в стельку. «Скорее наоборот», — подумал Алун, услышав над головой тяжелые шаги.
Чарли вошел в комнату и молча уставился на Алуна с мольбой и упреком, словно залитый кровью воин, который в одиночку сражался с врагами. На самом деле никакой крови на нем не наблюдалось и выглядел Чарли вполне прилично, насколько это для него возможно. Алун вспомнил, что сегодня приятель и выпивал сравнительно мало: в пабе не просил то и дело налить еще, а в самом конце подолгу — минут по десять! — сидел над пустым стаканом. Было ясно, что, если так пойдет и дальше, он не свалится с ног до поздней ночи. Алун предположил, что Чарли держится ради него, Алуна. Как трогательно!
Женщины принесли чай, а к нему — тосты с анчоусами и валлийские оладьи с изюмом. Печенье не подали — видимо, Софи с Рианнон съели его на кухне. Едва со стола убрали, его, словно в ночном кошмаре, пришлось накрывать снова — Дороти и Перси привезли большой бумажный пакет сконов,[49] клубничный джем, девонширские сливки и шоколадные эклеры. Дороти обрадовалась встрече с Уиверами и Норрисами, как военнопленный — воссоединению с близкими. После обмена приветствиями выяснилось, что для пяти часов вечера она непривычно трезва и, следовательно, продержится на ногах дольше обычного. С другой стороны, это означало, что Дороти не так быстро станет совершенно невыносимой, а возможно, даже отключится, не достигнув этого состояния.
Человек, незнакомый с Уэльсом и валлийцами, вряд ли мог бы представить Дороти вечернюю по Дороти теперешней. Со стола убрали во второй раз, из кухни принесли бутылку белого испанского вина. Слегка нахмурившись, будто бы не понимая, что происходит, Дороти следила, как Рианнон вытаскивает пробку и наливает вино в три бокала. После небольшого раздумья она осторожно взяла бутылку, уставилась сквозь очки на этикетку и внимательно ее изучила. Затем вслед за подругами бережно подняла бокал, выпила, и ее лицо приняло заинтересованное и довольное выражение: так вот оно какое, вино!
Алун наблюдал за ней с профессиональной неприязнью. Конечно, он сам порой переигрывал, но только в шутку или из мальчишеского озорства, а старушка Дот на полном серьезе старалась произвести впечатление. Впрочем, вряд ли — в таком-то возрасте, да еще в компании, где ее знают как облупленную! Скорее всего она просто продолжает вести себя как в те далекие годы, когда только начинала карьеру алкоголички и могла притворяться, будто напилась по неопытности. Что-то вроде устоявшегося ритуала.
— А давайте пойдем отдадим дань уважения гробнице Бридана, — предложила Софи.
— Когда я ее видел в последний раз, там была просто могила, — заметил Чарли. — Хотя с тех пор его вполне могли перенести в мавзолей. Или в кромлех,[50] учитывая, что Бридан считал себя кельтом.
— Можно и пойти, я не против, — согласился Алун.
Перси повернулся к Дороти:
— А ты как думаешь, милая?
— Прекрасная мысль. Я не была на его могиле лет двадцать. Сейчас вот допью и пойдем.
— По-моему, кладбище при церкви закрывают в шесть, — сказала Рианнон.
Ее тон не оставлял никаких сомнений — Софи предложила пройтись не случайно. Алуну захотелось узнать, чья это была идея, ее или Рианнон. Впрочем, какая разница — главное, Дороти поймали на крючок, и ей придется обойтись без выпивки, пока они будут навещать могилу, если не дольше. Софи с Рианнон наверняка уже подыскали несколько открытых допоздна магазинов, и относительно трезвая Дороти не сможет устоять перед соблазном туда зайти. (Мужчины подождут в пабе.) Немного везения при умелом руководстве — и Дороти расстанется с бутылкой часа на два. А вот после…
48
Маколей, Томас Бабингтон (1800–1859) — английский историк. Сохранилось высказывание, что слушавшие Маколея не имели надобности (а обычно и времени) вдумываться в его слова, чтобы понять их смысл.