На уроках сидим в пальто, шапках, платках, пишем в рукавицах. Чернильницы-непроливашки держим за пазухой, иначе чернила замерзают. Для этого и пришили специальные кармашки. Тетради у нас сшиты из газет. Писать неудобно. Буквы получаются большими и круглыми. Пока нет настоящих тетрадей. Нет и учебников. Зато фашистов отогнали от Москвы. Идут страшные бои на Волге, подо Ржевом. Город моего детства Ленинград в блокаде. Голодные друзья в холодном каменном городе. Только бы выжили! Только бы выстояли! Мы верим: выгонят фашистов с нашей земли. Я тоже хочу убежать на фронт. Дёмин из 7-а убежал и Васин из 8-го. Но они старше, да и мальчишки. Тётя Рая, наша соседка, Игорева мама, говорит, что дети на фронте — солдатам одна обуза, что надо лучше учиться, помогать взрослым. У Игоря две сестрёнки — Люська и Томка. Им по году. Игорю — десять, мне — одиннадцать. Брату Феликсу — тринадцать. Всем нам вместе — тридцать шесть. Солидный возраст. Из больницы мы давно переселились. Там — поликлиника. Теперь мы живём в коммунальном доме на «вышке» с крутой лестницей и хорошим чердаком. Во время оккупации города здесь жила старушка. Она умерла. Её похоронили в огороде. У нас одна комната, в ней — восемь метров. За стеной, которую можно проткнуть пальцем, живёт тётя Рая с Игорем и девчонками Люськой и Томкой, которым по году, а зубов всё нет.
— Айда к Исаевскому ручью! — предлагает Феликс. — Там передовая была. Интересно посмотреть.
Мы, конечно, согласны. Отправляемся по Тверце на «лыжах», если так можно назвать узкие дощечки. Лыжи смастерили сами. Тонкие доски обстругали рубанком, ошкурили наждачной бумагой. Носы у «лыж» почти не загнуты. Сколько Феликс ни грел, ни гнул дощечки, они плохо поддавались. Поэтому не едем, а идём. Зато не увязаем в рыхлых сугробах. Повсюду из-под снега торчат глыбы истерзанных замёрзших лошадей. Иногда проступают полы зелёных шинелей, подошвы немецких сапог. В испуге поворачиваем назад. И только у вмёрзшей в лёд баржи решаем передохнуть.
— Там, — говорит Игорь, — тётенька сидит.
— Какая ещё тётенька? — спрашиваем Феликса.
— Замороженная.
Под самой стенкой баржи сидела женщина, прижимая колени к лицу. Весеннее солнце и ветры скинули с головы и плеч снежную маскировку.
— Может быть, это Симка? Она пропала без вести. Была партизанкой!
Мы пытаемся рассмотреть лицо женщины. Оно поклёвано птицами. Снова делается страшно.
— Нет, не Симка, — говорит кто-то из ребят. — Симка так не смогла бы. — И мы уходим, с трудом переставляя ноги по рыхлому липкому снегу.
Придя из школы, уроки стараемся делать пока светло. Когда стемнеет, зажигаем светильник. Светильник сделан из консервной банки. В крышечку от заварного чайника просунули фитиль — скрученную верёвочку. В банке — керосин. Когда светильник горит, надо ножницами срезать нагар. Если долго при таком освещении посидеть, под носом скапливается чёрная сажа. Потому светильники и называют коптилками.
Спичек нет. Огонь добываем древним способом. Два камня и очень сухая ветошь в виде верёвки. Бьёшь камень о камень — искру высекаешь. Искра на тряпку падает. Тряпка тлеет. Теперь только успевай дуть потихоньку. Иногда час провозимся, пока огонь добудем. Потом приспособились. Стали друг к другу бегать. У кого-нибудь из соседей в печке всегда угли горячие.
Зимой появились спички, но не в коробочках с картинками. Это были тоненькие дощечки. Кончики надрезаны и покрыты той же смесью, что и спичечные головки, — сера с бертолетовой солью. Дощечки перевязаны в пачках по несколько штук. К ним приложена ещё одна — красновато-коричневая дощечка. Об эту — красно-коричневую и надо чиркать.
Однажды крашеную дощечку я засунула в пачку со спичками и провела по головкам. Спички разом вспыхнули. Я испугалась и не бросила огненную кучу. Руки мои сильно обгорели. На красно-коричневой дощечке был красный фосфор, а ожоги от фосфора долго не заживают.
Вся наша команда греется на ярком весеннем солнышке, ходит смотреть на понтон. Понтон рядом со взорванным волжским мостом. Это настил на плавучих бочках. Его охраняют солдаты в белых полушубках и валенках. По этому мосту днём и ночью идут на фронт машины, живёт наша страна. А ещё здорово, что наступила весна.
С карнизов домов свисают длинные тонкие сосульки. Я смотрю на эти сосульки, и мне кажется, что это острые прозрачные зубы матушки зимы. Солнце старается, а сосульки висят холодные, замороженные. Но если прислушаться, то словно монетка упала на лёд. А вот ещё и ещё прозвенело. Проходит секунда, и опять скатывается с сосулькиного носа прозрачная холодная капля. Ещё минута, узенькая струечка, будто тоненькая ножка, пробует землю. Сбежала струйка, коснулась льда и разлилась первой крошечной лужицей. Я радуюсь солнышку, сосулькиной песенке.