Окно в нашей комнате сильно заморожено. За ночь стало холодно, как на улице. Мама ушла на работу. Я надеваю пальто, натягиваю рейтузы, которые пузырятся на коленках, повязываю платок. Платок всё время развязывается или съезжает на затылок. Я не умею носить платок! А капор мой с лентами-завязками износился.
На улице воздух такой белый, замороженный, что трудно дышать. Держа в руке портфель, шагаю в школу. Сначала замерзает нос, потом щёки и лоб. Уши под платком от холода поламывает. Временами останавливаюсь, ставлю портфель на снег, засовываю руки между коленок. Под тонкими рейтузами ноги начинают постанывать. От прикосновения мороженых рукавиц делается ещё холоднее. Я стараюсь идти быстрее и совсем замерзаю.
«Скоро школа, там согреюсь, — думаю я. — Тетя Нюша-истопница, небось, печки хорошо натопила». Но школа оказывается закрытой. На дверях висит записка, из которой ясно, что занятия отменяются из-за сильного мороза. Значит, надо идти домой. Думаете, рада? Мне хочется плакать, но я не плачу. Я ставлю портфель на обледенелое крыльцо и тру рукавицами щеки, лоб, особенно нос. Надо бежать. Но бежать трудно, ноги окоченели, не слушаются, мороз перехватывает дыхание. Плетусь назад, останавливаясь и засовывая руки в рукавицах под мышки и между коленок. Тонкое пальтишко насквозь промёрзло. Сегодня сорок пять градусов.
В нашем маленьком домике тепло. Бабушка Елена Петровна уже истопила печку, вскипятила самовар. Я пью чай и оттаиваю.
И всё же я заболела. «Двухстороннее воспаление легких, — сказал доктор, — надо срочно в больницу». На телеге, служащей «скорой помощью», меня привезли в небольшое одноэтажное здание на Тверце. Кровавый закат, доброе лицо доктора Манефы Фёдоровны — вот и все, что сохранила моя память. День и ночь не отходила от меня Манефа Фёдоровна. Кризис миновал.
Я хорошо помню эту необыкновенную женщину с пышной тёмной причёской. Когда началась война, Манефа Фёдоровна вместе с мужем ушла на фронт. Она была тяжело ранена и погибла, переплывая Днепр. Позднее погиб и её муж — врач-хирург Николай Петрович. Но сегодня ещё не война. Наступило лето тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Кто-то нам сказал, что Елена Петровна — графская дочка. На её комоде стоят всякие интересные вещицы. В золотой круглой витой рамочке — зеркало. Около зерцала — пудреница. В ней золотая пудра. Рядом стоят игрушки из фарфора. Елена Петровна не разрешает их трогать. Мы только смотрим на них.
Это — придворные дамы в кружевных одеждах, — поясняет мим мама, — и кавалеры с яркими звёздами и пышными причёсками.
На комоде лежит фарфоровое яичко, разрисованное разными цветами. Золотые кружевинки так горят и переливаются от электрического света, что хочется погладить и поковырять. Но и этого мы не делаем. Это очень большое испытание. А ещё у Елены Петровны есть большой кованый железный сундук. На сундуке висит тяжёлый замок. Что там в сундуке? Это — тайна. Елена Петровна никогда при нас не открывает сундука.
«Наверно, в нём живет старый граф, — решила я, — ведь хозяйка же из графской семьи?» Граф мне представляется какой-то большой фарфоровой куклой.
Дом наш стоит недалеко от Волги, где впадает Тверца. Это место называют «балочкой». На «балочке» — старинные церковные постройки. А напротив — Речной вокзал. Летом в жару мы пропадаем на реке. На высоком берегу в зелёной траве стрекочут кузнечики. Над белыми глазастыми ромашками летают стрекозы и бабочки. У воды из песка строим замки, валяемся, загораем, с визгом кидаемся в воду. Кто умеет, плавает.
Я делаю вид, что плыву. Прыгаю на одной ноге, другой бью по воде. Я боюсь глубины: и всё из-за Кольки Свистунова. А на берегу плавать не научишься. К вечеру холодает. Август месяц. От остывающей земли босые ноги начинают поднывать. Вспоминаю о своих единственных туфлях, что оставила на берегу. Туфель нет. А скоро в школу. Из дома выходит Елена Петровна.
— Ты чего, дитя, плачешь? — спрашивает бабушка Елена Петровна. Я рассказываю о своей потере. — Не печалься, что-нибудь придумаем.
Она открывает свой сундук и не спеша вытаскивает разные вещи: ткани, платья, платки. На самом дне лежат красивые сапожки, чёрные туфли с пряжками и коричневые на каблуке. Коричневые пришлись мне в пору.
— А где граф? — спрашиваю я.
— Какой граф? — удивляется старушка.
Потом мы узнали, что Елена Петровна вовсе не графская дочка. Жила она в прислугах у какой-то тверской барыни. Барыня и награждала за службу обносками.