Т о н я (подходит к окну). Совершенно ясное небо.
Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ложись, чиж… Сегодня долго спать грешно — день-то у тебя какой…
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната. Окно забито фанерой. В кресле сидит С и м а — девочка лет тринадцати. Разрыв. Чувствуется, что снаряд упал близко. В комнату врывается Д у с я Р я з а н о в а — девушка в военной форме, с вещевым мешком за плечами.
Д у с я (кричит). Есть кто? Кто дома? (Увидев Симу.) Кто ты? Где Елизавета Ивановна?
С и м а. Почему вы кричите?
Д у с я. Где Елизавета Ивановна?
С и м а. Почему вы кричите?
Д у с я. Я не кричу. Я так разговариваю. Что ты меня успокаиваешь? Где Елизавета Ивановна? Погибла?
С и м а. На огороде. Нет, вы не разговариваете, вы кричите.
Д у с я. Покричишь тут! На улицах такое делается…
С и м а. Но вы же военная…
Д у с я. Какая там военная! Я из Вологды.
С и м а. Из Вологды? Вы не от Тони?
Д у с я. От Антонины Сергеевны. Со специальным заданием.
С и м а. Садитесь, садитесь. Вот Елизавета Ивановна обрадуется! Присаживайтесь, она скоро будет.
Д у с я. Обожди, дай рассупониться.
С и м а. А Тоню не пустили?
Д у с я. То-то и горе — не пустили. Мало того, в медсанбат наладили. Хотя что ты понимаешь…
С и м а. Медсанбат я понимаю. На фронт.
Д у с я. Точно. А меня сюда — за ранеными. И попросила она меня к мамаше зайти.
Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Разрыв снаряда.
Сами слышим, что продолжается. Уж очень он спокойно докладывает. Это надо подумать, такое в городе устроили!
С и м а. Это ведь фашисты устроили!
Д у с я. Я могла не ехать. Меня, дуру, раненые подбили. Поезжай — город посмотришь. Посмотришь тут бомбоубежища. Я сегодня уже в трех отсидела. Еще страшнее, чем на улице, — темно, народу нет, сидишь одна как дура. Теперь я до конца войны в Ленинград не приеду.
С и м а. Что же, по-вашему, здесь будут стрелять до конца войны?! Глупо.
Д у с я. Ты уж больно умна для своих-то лет!
С и м а. Меня мама учила глупости не говорить, а оставлять в уме.
Д у с я. Ты у меня поразговаривай!
С и м а. Я не у вас. Вы и с ранеными тоже так разговариваете?
Д у с я. Я их в строгости держу. Не твое дело. Больно бойкая. Иди по своим делам. Ты здесь чужая. Что ты тут делаешь? Иди домой.
С и м а. Нет у меня дома.
Д у с я. Не выдумывай! У каждого есть дом.
С и м а. Погиб мой дом. Двадцать четвертого апреля.
Пауза.
Д у с я. Дела! Значит, здесь с матерью проживаете?
С и м а. И мама моя погибла! Я за хлебом уходила. А она спала после ночной смены.
Д у с я. Отец-то воюет?
С и м а. Помер. Еще до Нового года.
Д у с я. Сирота! (Плачет.) Девонька ты моя…
С и м а. Я с Елизаветой Ивановной живу.
Д у с я. Родственница, значит.
С и м а. Нет. Она из нашей школы. И взяла меня к себе.
Д у с я. Чужая! Вот теперь народ пошел — последним делится.
С и м а. Вовсе я не чужая. Я ее тетей Лизой зову.
Д у с я. Понятно… Вот что, милая, я тебя сейчас салом накормлю…
С и м а. Не хочу я вашего сала…
Д у с я. Не сердись, милая. Мы сейчас вместе поедим. А то я с этими обстрелами умаялась. Мешок-то неподъемный — ползай-ка с ним по подвалам! Подвигайся! (Достает из мешка сало.) У меня отец говорил: ешь, пока не вспотеешь, работай, пока не озябнешь! Ешь! Что глаза-то воротишь?!
С и м а. Не хочу я вашего сала.
Д у с я. Гордости в тебе много. А тебе теперь гордой нельзя быть. Не с мамой живешь! Ешь сало, тебе говорят! Что молчишь?
С и м а. Не хочется мне с вами разговаривать.
Д у с я. Такая мозгля, и уже обижается! Ешь сало — последний раз говорю! Не выводи из терпения! Ешь! Входит Елизавета Ивановна.
Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы кричите? Что случилось?
С и м а. Она не кричит. Она так разговаривает.
Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Кто вы?
Д у с я. Ну и характер у девочки… Одно счастье, что не ваша она дочь, а то набедовались бы вы с ней под старость. С таких лет и такая… Избаловали ее…
Сима плачет.
Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы так разговариваете?
Разрыв снаряда.
Д у с я. Что за город?! Стреляют, кричат… Я им посылки волоку на своем горбу, девять штук, а они… (Плачет.)