По кончине князя Алексея Юрьича Василиса каялась, что княгиню Варвару Михайловну, только что из Заборья они выехали, задней дорогой подвезли к Розовому павильону, а наместо ее посадили в карету больную Аришку. Когда же дорогой Аришке смерть приключилась, заместо княгини ее схоронили.
Гришки с Ульяшкой скоро не стало. На другой либо на третий день после того, как они воротились, послал их князь по какому-то делу за Волгу. Осень была, по реке «сало» пошло. Поехал Шатун с Ульяшкой, стало их затирать, лодчонка плохая — пошли ко дну… Когда закричали в Заборье, наши-де тонут, на венце горы стал недвижим князь Алексей Юрьич, руки за спину заложивши. Ветер шляпу сорвал, а он стоит, глаз не сводит; зорко глядит на людскую погибель, седые волосы ветер так и развевает… Пошли ко дну, перекрестился и тотчас домой…
Василиса накануне того дня сбежала. Разлютовался князь: "Подавай Василису живую иль мертвую". Докладывают: пошла к свату в соседнюю деревню, захмелела, легла спать в овине, овин сгорел, и Василиса в нем… Строгие розыски делал, сам на овинное пожарище ездил, обгорелые косточки тростью пошевырял. Уверился, стих… А те обгорелые кости были не Василисины, а некоего забеглого шатуна, что шел в Заборье на княжие харчи… Шел на волю да на пьяное житье, попал в овин; а оттуда в жизнь вековечную… И то дело Василисин деверь состряпал. Был он на ту пору велик человек у князя Алексея Юрьича.
"Концы в воду, басни в куст, — утешает себя князь. — Двадцать розысков наезжай — ничего не разыщут".
Запили, загуляли — чуть не все погреба опростали. Две недели все пьяны были без просыпу. А из города вести за вестями — розыск едет, а князю и горюшка нету — гуляет!.. Больших господ на ту пору уж не было, и мелкое шляхетство стало редеть, знакомцы и те кажду ночь по два да по три человека зачали бегать. Иные, помня княжую хлеб-соль, докладывали ему, поберегся бы маленько, ходят-де слухи, розыск в Заборье готовят… У князя один ответ: "Это будет, когда черт умрет, а он еще и не хварывал. Приедет губернатор, — милости просим: плети готовы"… А шляхетство все тягу да тягу. Пришлось под конец князю с одними холопами бражничать. На что пиита — и тот сбежал.
Середь залы бочонки с вином. И пьют и льют, да тут же и спят вповалку. Девки — в чем мать на свет родила, волосы раскосмативши, по всему дому скачут да срамные песни поют. А князь немытый, небритый, нечесаный, в одной рубахе на ковре середь залы возле бочонка сидит да только покрикивает: "Эй, вы, черти, веселее!.. Головы не вешай, хозяина не печаль!.."
Что денег он тогда без пути разбросал… Девкам пригоршнями жемчуг делил, серьги, перстни, фермуары брильянтовые, материи всякие раздаривал, бархаты…
Раз под утро узнают: розыск наехал… Стихла гульба.
— По местам! — сказал князь. — Были бы плети наготове. Я их разыщу!
Приходит майор, с ним двое чиновных. Князь в гостиной во всем параде: в пудре, в бархатном кафтане, в кавалерии. Вошли те, а он чуть привстал и на стулья им не показывает, говорит:
— Зачем пожаловать изволили?
— Велено нам строжайший розыск о твоих скаредных поступках с покойной княгиней Варварой Михайловной сделать.
— Что-о? — крикнул князь и ногами затопал. — Да как ты смел, пащенок, холопский свой нос ко мне совать?.. Не знаешь разве, кто я?.. От кого прислан?.. От воеводы-шельмеца аль от губернатора-мошенника?.. И они у меня в переделе побывают… А тебя!.. Плетей!..
— Уймись, — говорит майор. — Со мной шкадрон драгун, а прислан я не от воеводы, а из тайной канцелярии, по именному ее императорского величества указу…
Только вымолвил он это слово, всем телом затрясся князь. Схватился за голову да одно слово твердит:
— Ох, пропал… ох, пропал!..
Подошел к майору смирнехонько, божится, что знать ничего не знает и ни в чем не виноват, что если б жива была княгиня Варвара Михайловна, сама бы невинность его доказала.
— Покойница княгиня о твоих богомерзких делах своей рукой ее императорскому величеству челобитную писала. Гляди!
И показал княгинино челобитье.
— Прозевал, значит, Шатун!.. — прошептал князь. — Счастлив, что на свете нет тебя.
— В силу данного нам указа, — говорит майор, — во все время розыска быть тебе, князь Алексей княжь Юрьев сын Заборский, в своем доме под жестоким караулом. Для того и драгуны ко всем дверям приставлены. Выхода отсель тебе нет.
Голосу у князя не хватает.
Столы раскладывают, бумаги кладут, за стол садятся, ничего князь не видит: стоит, глаза в угол уставивши, одно твердит: