— Небось так же, как мы о них, — хохотнула Устьянцева. — Это теперь почти об этом не говорим, потому что знаем о них все. А раньше, вспомни-ка…
— Согласна.
Анна Павловна распрямилась, выгнулась спиной, чуть ли не вставая на мост, напугав такой неожиданностью Устьянцеву.
— Было тебя ловить не бросилась, думала, сверзишься, — пыхтела она. — Тоже мне акробатка! Я так уже не могу, — уточнила завистливо.
— А раньше могла?
— И раньше не могла. — Устьянцева захохотала. — Но наш возраст уже позволяет нам привирать детям о прошлом удальстве. Проверке не подлежит.
От леса потянуло дымком. Анна Павловна напряглась, вытянулась струной, повернула голову в сторону деревьев и принюхалась.
— Кто-то костер разжигает.
— Наши, наверное. Дело к концу идет, закусить не грех. Картошки спечем.
— Да вроде наши все на месте. — Анна Павловна оглянулась. — Секретарши академика только не вижу.
— А она из автобуса так и не выходила, — саркастически заметила Устьянцева.
— Брось!
— Точно. Как бы водителя не ухайдакала. — Светлана прыснула.
— Ну дает!
— А ты птенчиков от пошлости Ванюшкина оберегала.
— Ладно, вперед! — призвала Анна Павловна и опустилась на корточки, потому что поясница начинала себя оказывать.
Вдыхали запах влажных комьев, наслаждались последним в этом году теплом, поднимая на миг голову, любовались красотою своей земли, которая прощалась с летом и готовилась к надвигающимся холодам. На завтра прогноз пророчил затяжной моросящий дождь.
— Все! — сказала Анна Павловна, рухнув грудью на траву. — Сколько мешков мы с тобой навалили? — простонала она.
— А я считала?
— Да и верно, это лишнее знание. Помогать отстающим станем?
— Дудки! Только если взмолятся.
Помогать взялись мужчины, которые были задействованы с антрактами — дожидались, покуда вернется от хранилищ опорожненная машина.
Анна Павловна с Устьянцевой лениво и односложно переговаривались вполголоса, полеживая на траве. Конечно, устали, чего уж тут хорохориться, но усталость была приятная, волнами проходившая по телу и в прогретую землю уходящая. В общем, хорошо было. Что и подтвердила Светлана.
— Эх, хорошо! — сказала она.
Фронт работ уже приблизился к ним вплотную, освободившиеся сносили ведра «до кучи», потому что были они казенные и, как денежки, любили счет.
Немного продышавшись и отдохнув, Анна Павловна начала понимать, что радость, которая вместе с поостывшей усталостью разливалась где-то внутри, была вызвана не красками осени, которые, кстати, еще не расцвели, и не общением с природой, которую, хоть не совсем дикую, но все-таки она видела много чаще, чем другое городское население, в том числе ее коллеги по институту, впадавшие в буйство и разные крайности, вырвавшись на пикник. Она уже забыла утренние недомогания и упивалась жизнью. Элементарным ее процессом. Тем, что сидит на согретой траве, пусть и некрасивой, тем, что ее не надо пристреливать, как загнанную лошадь, хотя труд, которым она занималась несколько часов, был ей непривычен. Тем, что они честно проскребли всю землю руками и не забыли ни одной самой ничтожной картошечки, кроме разве той, которую навечно вдавил в землю некачественный водитель.
И тут на ум пришла тетка Варвара. И вспомнилась она, мирно перестегивавшая старые одеяла, разложенные на большом отцовском обеденном столе, за которым когда-то собиралась большая семья.
Это такое мирное занятие мало вязалось с обликом постаревшей и в силу этого поспокойневшей Варвары, потому что, несмотря на ее благолепный облик, вид она имела все-таки корсарский: щеку и лоб перехлестывала белая вязанная из собачьей шерсти повязка — у Варвары болел тройничный нерв.
Анна Павловна оглянулась, вернувшись от мыслей своих в сейчас. Надо сказать, что, если она задумывалась или вспоминала, она целиком уже была там, пяля на мир совершенно бессмысленные глаза. Самое интересное, что она умудрялась делать это и за рулем, в водовороте движения, о непозволительности чего неоднократно получала предупреждения от смельчаков, отважившихся сесть в машину к этой мечтательнице.
Вернувшись в сейчас, Анна Павловна поняла, что природа напоминает ей смертельно больного, которого врачи, наконец пожалев, отключили от искусственных почек, механических легких и рукотворного сердца, дав возможность умереть спокойно. Но это были издержки профессионального мышления Анны Павловны. Она, конечно, ошибалась. Природа погибала естественной смертью. И впереди ее ждали — расцвет и обновление.
Тут очень вовремя к расходившейся мыслями Анне Павловне и задремавшей на припеке Светлане Никодимовне Устьянцевой из шестой лаборатории подошел Коля Жданов и прозаическим озабоченным голосом сказал: