скромными, но никто не желал понять, что именно я имею в виду, ведь обычно все стремятся устроить похороны побогаче и попышнее. Сколько же сил стоило мне добиться того, чтобы похороны получились действительно скромными. Меня понял только сотрудник районного верингского магистрата, он был единственным, кто понял, что я подразумевал под скромными похоронами: речь для меня шла не о дешевизне, как считали все остальные, а действительно о скромности; тем не менее все, услышав о скромных похоронах, полагали, будто нужны дешевые похороны, и только один-единственный человек сразу понял, что именно имелось в виду. Каждый раз поражаешься, до чего глупы люди, с которыми обычно сталкиваешься в различных канцеляриях, сказал Регер. Не верилось мне, что я доживу до этой зимы и тем более переживу ее, сказал он. Так или иначе я просуществовал на белом свете еще целый год, утратив былой интерес к прежним занятиям, за исключением обязательных посещений концертов и моих заметок для Таймс, все прочее совершенно перестало меня интересовать после смерти жены, меня не интересовал никто, ни один человек; на протяжении многих месяцев не интересовали меня даже вы, сказал Регер. Я почти ничего не читал и почти никуда не выходил из дома, если не считать концертов, впрочем, концерты прошлого года абсолютно не стоили посещений, а поэтому не удавались мне и мои заметки для Таймс. Иногда я спрашиваю себя, почему музыкально-критические заметки для Таймс пишутся до сих пор именно из Вены, где давно воцарилась атмосфера бездуховности, а музыка пришла в окончательный упадок; нынче ни венский Концертный зал, ни венское Музыкальное общество не предлагают ничего сенсационного, здешние концерты начисто утратили свою уникальность; то, что исполняют здесь, можно гораздо раньше услышать в Гамбурге, Цюрихе или Динкельсбюле, сказал Регер. У меня сохранилась охота писать, но венская музыкальная жизнь становится все малозначительнее. Я давно уж не тот страстный любитель концертов, каким был прежде, я остался страстным поклонником музыки, но не любителем концертов; мне все труднее заставить себя выбраться в Музыкальное общество или Концертный зал, пешком мне туда дойти нелегко, на такси я не езжу, а трамвай туда от Зингерштрассе не ходит. Да и публика-то нынче в Концертном зале или в Музыкальном обществе весьма серая, провинциальная и, я бы даже сказал, туповатая; она уже несколько лет назад утратила способность к профессиональному суждению, а это жаль. Безвозвратно ушли времена, когда величайший из всех певцов Джордж Лондон исполнял в Венской опере своего Дон Жуана, а дочь мясника Липп пела партию Царицы ночи, прошли времена, когда шестидесятилетний Менухин дирижировал оркестром в Концертном зале, а пятидесятилетний Караян — в Музыкальном обществе. Теперь там выступают лишь бездари и посредственности. Наши идолы, таланты и знатоки состарились, силы их поиссякли. Нынешнее поколение перестало предъявлять к музыке те высочайшие требования, которые предъявлялись к ней еще пятнадцать или двадцать лет тому назад. В этом повинна современная техника, благодаря ей звучащая музыка сделалась повседневной и банальнейшей вещью. Музыка перестала быть чем-то необычным, сегодня мы слышим музыку всюду, где бы ни находились, нас прямо-таки заставляют слушать музыку в каждом универмаге, в очереди на прием к врачу, на каждой улице от музыки буквально некуда деться. Невозможно убежать от музыки, как ни пытайся, наш век тотально омузыкален, и это настоящая катастрофа, сказал Регер. Наш век — это век тотальной музыки, вас насилуют ею повсюду от Северного полюса до Южного, в городе и в деревне, на море и на суше, сказал Регер. Людей запичкали музыкой настолько, что они потеряли к ней всякий вкус, что безусловно влияет и на концертную жизнь; вы не услышите на концертах ничего сенсационного, ибо мир перенасыщен музыкальными сенсациями, а там, где существует всеобщая перенасыщенность сенсациями, нет подлинных музыкальных сенсаций; иногда видишь трогательное зрелище, когда несколько чудаков-виртуозов надеются устроить музыкальную сенсацию, но, несмотря на все приложенные усилия, у них ничего не получается, ибо подлинная сенсация уже невозможна, сказал Регер. Музыка стала тотальной и вездесущей, в этом наша беда; на каждом углу звучит безупречная музыка, этой безупречной, совершенной музыки столько, что впору затыкать себе уши, чтобы не сойти с ума. Современные люди, у которых за душой пусто, страдают болезненно-чрезмерным потреблением музыки, так сказать, музыкальным обжорством; современная индустрия, которая манипулирует человеческими потребностями, доводит музыкальное обжорство до смертельно опасной гипертрофии; сегодня много говорится об экологических проблемах и о вредных химических отходах, но музыка может принести гораздо больше вреда, нежели любое химическое производство и любые ядовитые отходы, ибо музыка может обернуться