– Он был добрый…
– Добрый… — повторяли все, за исключением вновь прибывшего, не понимавшего, почему его бесплатно поят кашасой и чем вызваны столь горестные завывания.
– А ты что молчишь, несчастный? — Прилизанный Негр, не вставая, протягивал могучую руку и, сверкая глазами, встряхивал новичка. — Может, ты думаешь, он был плохой?
Кто–нибудь спешил объяснить, пока дело не приняло дурной оборот:
– Умер Кинкас Сгинь Вода.
– Кинкас?.. Он был добрый, — говорил новый член хора, то ли по убеждению, то ли со .страху.
– Еще бутылку! — рыдая, требовал Прилизанный Негр.
Какой–нибудь мальчишка тотчас вскакивал и мчался в соседнюю таверну:
– Прилизанный хочет еще бутылку.
Курио издали наблюдал за этой сценой. Известие опередило его. Увидав Курио, Негр простер руки к небу, издал еще один страшный крик и поднялся:
– Курио, братец, умер отец наш..
– Отец наш… — повторил хор.
– Заткнитесь вы, болваны! Дайте мне обнять моего братишку Курио.
Нет на свете людей более вежливых, чем баиянские бродяги. Хоть они и бедны на редкость, но зато на редкость цивилизованны. Поэтому «болваны» тотчас же «заткнулись». Полы фрака Курио развевались по вет:
ру, по его нарумяненному лицу текли слезы. Горько рыдая, он трижды обнялся с Прилизанным Негром и, ища утешения, отпил из новой бутылки. Негр же был безутешен:
– Погас светильник…
– Светильник…
Курио предложил:
– Найдем остальных и пойдем к нему.
Капрал Мартин мог находиться только в трех или четырех местах: либо он спал у Кармелы, еще не придя в себя после вчерашней попойки, либо сидел на откосе и болтал с приятелями, либо играл на базаре Агуа–дос–Менинос. С тех самых пор, как лет пятнадцать назад Капрал Мартин покинул армию, он занимался только любовью, разговорами с друзьями и игрой. Его никогда не видели за каким–нибудь иным делом, женщины и дураки давали ему вполне достаточно средств на жизнь. Работать для человека, носившего когда–то военный мундир, было бы, по мнению Капрала Мартина, просто унизительно. Красота, величественная осанка и ловкость в карточной игре завоевали ему популярность, не говоря уж о том, что он прекрасно играл на гитаре.
Капрал совершенствовал свои многообразные способности большей частью на базаре Агуа–дос–Менинос.
Он передергивал карты с поразительным искусством, чем доставлял высокое наслаждение шоферам автобусов и грузовиков, а также способствовал воспитанию двух мальчишек, которые начинали под его руководством практическое знакомство с жизнью. Кроме того, он часто помогал рыночным торговцам спускать деньги, нажитые ими за день. Таким образом, как мы видим, его деятельность заслуживала всяческих похвал. И довольно трудно понять, почему один из торговцев без всякого восторга смотрел, как Мартин виртуозно мечет банк, и даже пробормотал сквозь зубы, что «такое везение пахнет жульничеством». Капрал Мартин поднял на клеветника невинные голубые глаза. Он протянул торговцу колоду — пусть мечет сам, если ему угодно и если он обладает достаточным умением. Что же касается его, Капрала Мартина, то он предпочитает просто пойти ва–банк, выиграть и разорить банкомета дочиста. И он не допускает сомнений в своей честности.
Как бывший военный, он особенно чувствителен ко всякого рода намекам, подрывающим его репутацию порядочного человека. Его щепетильность в этом вопросе настолько велика, что в случае новой провокации он будет вынужден набить кое–кому морду. Воодушевление ребятишек росло, шоферы в волнении потирали руки. Что может быть приятней неожиданного бесплатного зрелища доброй потасовки? Но именно в этот момент, когда все радостно ожидали начала драки, появились Курио и Прилизанный Негр с печальным известием и бутылкой, на дне которой, впрочем, оставалось совсем немного. Еще издали они закричали:
– Он умер! Умер!
Капрал Мартин взглянул на них, опытным глазом безошибочно измерил содержимое бутылки и сказал окружающим:
– Случилось что–то необычайное, они выпили уже целую бутылку. Или Прилизанный Негр выиграл в «жого до бишо», или у Курио помолвка.
Курио, неисправимый романтик, постоянно падал жертвой безумной страсти и устраивал помолвки.
Каждая помолвка соответствующим образом отмечалась, но обычно сватовство, начатое столь весело, кончалось весьма скоро, жених впадал в меланхолию и погружался в философские размышления.
– Кто–то умер… — сказал один из шоферов.
Капрал Мартин напряг слух.
– Он умер! Умер!
Два приятеля приблизились, шатаясь под тяжестью переживаний. Они прошли от площади Семи Ворот до базара Агуа–дос–Менинос, мимо откоса, где пристают рыбачьи лодки, мимо дома Кармелы и всюду сообщали печальную новость. Узнав о кончине Кинкаса, каждый считал своим долгом откупорить бутылку. Разве виноваты они, вестники смерти и горя, в том, что столько народу встретилось им на пути и что столько друзей и знакомых было у Кинкаса? В этот день в Баие начали пить гораздо раньше обычного. И всюду, где узнавали о смерти Кинкаса, потребление кашасы резко возрастало. Ничего удивительного, не каждый же день умирает Кинкас Сгинь Вода.
Забыв о драке, Капрал Мартин, держа колоду в руке, внимательно всматривался в лица друзей. Они плакали — это было ясно. Послышался сдавленный голос Прилизанного Негра:
– Умер отец наш…
– Господи боже, уж не губернатор ли? — спросил один из мальчишек, имевший склонность к юмору..
Негр поднял руку, и мальчишка полетел на землю.
Все поняли, что произошло нечто серьезное. Курио, подняв бутылку, объявил:
– Умер Кинкас Сгинь Вода!
Колода выпала из руки Мартина. Злобный торговец увидел подтверждение худших своих подозрений: карты рассыпались, тузы и дамы имелись в колоде в чрезмерно большом количестве. Но, услыхав имя Кинкаса, торговец понял, что теперь не до споров. Капрал Мартин взял у Курио бутылку, выпил все до дна и отбросил ее в сторону. Долго стоял он молча и смотрел на базар, на снующих людей, на улицу с ползущими по ней грузовиками и автобусами, на бухту с рыбачьими лодками… Внезапное ощущение пустоты охватило его, он ничего не слышал, даже птичек, распевавших в клетках в соседней лавке.
Мартин был не из тех, кто плачет: военным людям плакать не положено, даже если они в отставке. Он сощурился, в его голосе не слышалось больше никакого бахвальства, он стал почти детским:
– Как же это могло случиться?
Он подобрал карты и пошел вслед за приятелями.
Теперь осталось найти Ветрогона. Этот не имел определенного местопребывания, только по четвергам и воскресеньям его наверняка можно было найти на улице Свободы, где он неизменно принимал участие в капозйре. Ветрогон занимался ловлей мышей и лягушек и продавал их в лаборатории для медицинских исследований и научных опытов. Поэтому к нему относились с большим уважением и высоко ценили его суждения.
Ведь он тоже был немного ученым, он беседовал с докторами и знал всякие непонятные слова.
Проходив по городу немалое время и выпив порядочное количество кашасы, друзья наконец наткнулись на Ветрогона, который шел, запахнувшись в свой широкий пиджак, как будто ему было холодно, и что–то бормотал про себя. Он уже знал новость и тоже искал друзей. Увидав их, он сунул руку в карман (за платком, чтобы утереть слезы, подумал Курио). Но Ветрогон извлек из глубины кармана маленькую зеленую лягушку, блестящую, словно изумруд.
– Я спрятал ее для Кинкаса. Никогда не встречал такой красивой.
IX
Они остановились в дверях; Ветрогон протянул руку: на ладони, выпучив глаза, сидела лягушка. Они топтались на пороге; Прилизанный Негр вытянул шею, чтоб лучше видеть.
Семейство прервало оживленную беседу, четыре пары глаз злобно впились в незваных гостей. «Только этого не хватало», — подумала Ванда. Ветрогон смутился и спрятал лягушку в карман. Капрал Мартин в отношении воспитанности уступал только Кинкасу, Сняв свою потертую шляпу, он раскланялся:
– Добрый вечер, дамы и господа. Мы хотели его видеть…
И шагнул в комнату. Остальные последовали за ним. Родственники отошли в сторону, и приятели обступили гроб. Курио подумал сначала, что произошла ошибка: у покойника не было ничего общего с Кийкасом Сгинь Вода. Только по улыбке можно было узнать его. Все четверо стояли пораженные: никогда они не могли представить себе Кинкаса таким чистым, хорошо одетым, шикарным… В один миг они растеряли всю свою смелость, даже опьянение прошло как по волшебству. В присутствии родных Кинкаса — особенно женщин — они оробели, растерялись, не знали, что делать с собою, куда девать руки, как стоять.