Вот уж кого я в поезде встретить не ожидал. Оборотни – не вампиры. Они гораздо стабильнее эмоционально в человеческой форме, но в полнолуние с катушек слетают напрочь. Горы трупов гарантированы. А этот так спокойно…
До меня дошло, что время мимолетного взгляда прошло, и то, что я делаю сейчас, уже можно назвать подозрительным, поэтому я круто развернулся и постучал в дверь соседнего купе. Открыла злющая Финелла.
- Мы с тобой не разговариваем, сноб! – заявила она.
- О, прошу прощения, так это я еще и виноват? – столь же агрессивно ответил я, толкнул Вспышку в плечо, вошел в купе и захлопнул дверь.
- Ты совсем оборзел? – поинтересовалась элементалист и зажгла огоньки на руках.
Я приложил палец к губам. У оборотней слух столь же чуткий, как и у перевертышей, поэтому говорить вслух я ничего не собирался, а сценки с девушками мы уже разыгрывали.
- Это я оборзел? – возмущенно переспросил Финеллу и достал многострадальный блокнот. Надо будет отдельную записную книжку завести, чтобы зачарованные страницы не портить.
Пока Финелла пыталась понять, как реагировать, я быстро написал на листе: «в вагоне оборотень» и показал девушкам.
- Знаешь, - сказала Фин, - мне кажется, у тебя просто крыша поехала. Поэтому я даже обижаться не буду.
- Не уверен, что понимаю логику твоей мысли. Хотя кузен Эван предупреждал, чтобы я не искал ее в женщине. – На листе же я написал: «Будьте готовы, в коридор без надобности не выходите».
- Да пошел ты вместе со своим кузеном!
- А знаешь, и пойду! – ответил я.
Оборотень охотник все так же стоял у окна в конце вагона. На миг наши взгляды встретились, но я надеюсь, что отвел свой с выражением безразличия перед тем, как вернуться в купе. Листок, на котором я писал сообщение девушкам, лег перед Кеттлом.
Тот прочитал, хмыкнул, повертел рукой в воздухе, пальцем у виска и вопросительно кивнул. Я выхватил листок и на обратной стороне написал: «В конце вагона охотник, пойди и спроси». Кеттл прочитал, подумал и отрицательно покачал головой, достав из подмышечной кобуры револьвер. Я был удивлен. Мне, впрочем, тоже подготовиться не мешало. В оружии я был уверен, не раз дома разбирал и смазывал, заклинания… В заклинаниях и их быстром использовании я все еще был презрительно плох, накладывать загодя тоже не лучший вариант, ведь драка может и не состояться, поэтому – зелья. Я достал из сумки по две пробирки ускорения и точности, отдав половину Саймону. Сорвать зубами пробки и выпить содержимое – секундное дело, если эти секунды будут.
Я всерьез считал, что драка может не состояться. Оборотень мог почуять мое сердце, поэтому и разглядывал, но до полнолуния…, проклятье, надо было следить за циклами, дней десять, не меньше. Ничто не должно мешать ему мыслить трезво, и теперь все зависит от того, как далеко он зашел в своем обращении, и насколько лакомым показалось мое сердце.
Это вампиры обращаются бесповоротно, когда переживают смерть, а оборотни меняются постепенно, поглощая сердца добычи. При этом даже после пары-другой от ликантропии можно вылечиться. Само лечение бесплатное для каждого заболевшего, но длительное, травмирующее и очень мучительное, если ты не имеешь хотя бы пары десятков тысяч фунтов за душой. Кроме того, за каждого убитого придется отвечать перед законом. Ведь тот же закон говорит, что каждый укушенный оборотнем должен немедленно пройти медицинское обследование на предмет заражения ликантропией. Поэтому оборотней чаще казнят, чем лечат, а я в вопросе недостаточно сведущ, чтобы по одному виду определить, как далеко зашло обращение охотника.
За окном становилось темно. Под мирный перестук колес и звон натянутых как струны нервов мы пересекли границу графства Брем. Еще через полтора часа поезд издал гудок на центральном вокзале Авока. Мы похватали чемоданы, и Кеттл позволил себе шутку.
- Видно, все-таки, голову тебе лечить надо.
Сделал он это уже в коридоре, при девушках. Финелла сразу же поддержала его звонким смехом.
- Я тоже так говорила.
Гранит и мрамор вокзала были залиты желтым светом многочисленных лампочек, пассажиры сновали туда-сюда, громкоговоритель невнятно объявлял прибытие и отправку поездов, но во всей этой рутине витал едва заметный сладкий аромат дома.
Господи, я дома! Даже настроение поднялось.