Костерок уныло долизывал веточки и молил о добавке, но у Сарету было не с руки ползать на брюхе и собирать деревяшки, которые он сам разбросал по округе — в спину его оскорбленной сестре.
Тухни уже, кормежки сегодня уже не будет!
Сарет отдышался и прижал затылок к холодной шершавой коре рефа. Как лучше поступить? Дождаться, пока затухнет пламя, и холод скрутит его как тряпку? Долго, тяжело, мучительно. Ему хотелось покончить со всем побыстрее. Он нащупал свой Рубиновый клинок и вынул из ножен. Как сделать это полегче? Просто упасть на него не выйдет — вместо острия ему в грудь упирается тупой скол. Снова резать себя, как свинью? Больно, решиться на такое во второй раз духа у него не хватало. Может забросить на ветку веревку? А где ее взять?
Да и чего он этим добьется?.. Сестра поди отревется и с дуру решит вернуться, а тут он — покачивается на ветерке. Дурочка точно сбрендит и исполнит свою угрозу — повиснет рядом с ним. Проклятье на его голову, избавиться от мучений куда сложнее, чем кажется! Придется встать и найти кого-нибудь, кто согласиться полакомиться его косточками.
— Пусть идет. Порознь нам лучше даже.
Сарет вздрогнул и поднял голову.
На стволе рефа, вцепившись пальцами в кору, сидела она. Та самая. Он узнал ее по чернильному, лоснящемуся телу, которое переливалось от каждого движения, и бледному… можно наверное назвать лицом эту бледно-молочную маску. Тут же вспомнилось, что когда он спасался со всех ног после выгорания, он замечал боковым зрением ее изломанную, крылатую фигуру, но стоило ему повернуть голову, как перед глазами все расплывалось, а душа стонала от ужаса. Таким неправильным и жутким было это существо, которое ступало по его следу. В памяти запряталось лишь черное, блестящее тело и белая морда, мелькающая между деревьями, но тогда на ее месте словно зияла пустота. А сейчас она заполучила лицо. Вполне человеческое.
— Ты не ушла…
— Не думал же ты, что я поверю в этот неумный обман?
— Я сам почти поверил.
— Да, ты был близко.
— Я как раз хочу. Ты отвлекаешь меня.
— Снова глупишь. Ты мне нужен живым.
— Зачем?
— Как мать может ответить на такой вопрос? Зачем ее ребенку жить?..
— Я уже говорил тебе — ты ошибаешься. Я не могу быть твоим ребенком. И Викта тоже не может. Мы люди, а ты… кто-то другой.
Вместо ответа существо склонило голову набок, бесшумно оттолкнулось от ствола, перелетело над головой Сарета и приземлилось перед ним, тоже почти без какого-либо звука. Совсем маленькая, худощавая с только намечающимися грудками и детским круглым животиком. Крупноватую голову, которая была бы в пору только мелкой псоглавке, облепили жирные, всклокоченные волосы, доходящие до ягодиц.
— И что из этого? — произнесло оно и встало перед ним на колени. — Вы, жители этого дивного мира, и представить не можете, насколько богат и многогранен рисунок сущего. Человек порой порождает чудовищ, а чудовища людей. Никогда не сталкивался с подобным?
— Это же метафора…
— Я тоже когда-то считала многое просто глупым вывихом сознания. Например… такой мир. Теплый и яркий, наполненный жизнью и… любовью.
— Так ты не из этого мира. Ты одна из сущностей Барандаруда! Так и думал, что что-то увяжется за мной.
— О, нет, дурачок. Та, что увязалась за тобой, давно сгорела в потоках силы, которые пылали в тебе. Как вы называете это?
— Выгорание.
— Сочувствую твоей утрате. Ты горел, как путеводная звезда, освещая дорогу во мгле. Твое тепло напомнило мне все, что нас связывало в те недолгие, но драгоценные мгновения. Мы уже раньше встречались, просто ты забыл свою маму.
— Когда?
— Наверное очень давно по меркам вашего молодого мира. Ты еще был просто несмышленым комочком визжащей плоти. Даже меньше этой несчастной, тело которой я позаимствовала, на время. Я помню твой запах и вкус, и буду помнить вечно.
— Ты уже приходила к нам, в наш мир?
— Нет. Это вы с сестрой гостили в моем мире.
— Я никогда раньше не путешествовал между мирами.
— Путешествовал. Уж я то знаю. Или тебя просто привели. Опустили на какое-то время, а потом забрали. Как если бы я сейчас подняла тебя и опустила бы в воду — и ты окажешься в мире подводном. Не в прямом смысле, конечно, но, думаю, аналогию ты понял.
— Кто же это сделал?..
— А мне почем знать? Несчастное существо, которое возжелало стать чем-то большим, чем визжащая плоть. Оно и подарило мне тебя. И Викту. Как детей. У тебя же есть отметина, мой подарок?
— Подарок?
— Да, на ножке. На правой. Она еще на тебе?
— Ага… — кивнул Сарет, припоминая родимое пятнышко на правой пятке. Черное и уродливое — он стыдился показывать его даже во время купания — уж очень пугающе уродливым оно ему казалось.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, боясь услышать ответ.
— Я поставила его, глупыш, — проворковала она. — Теперь ты понял, что мы связаны.
— Нет. Это просто совпадение. Ты дуришь мне голову.
— Я не буду тебя уговаривать по сто раз, ты такой упертый! Сам поймешь, что мы связаны самой судьбой, рано или поздно. Иначе ты бы и не смог вызволить меня из заточения.
— Какого еще заточения? Уж этого точно я не делал.
— Ты же помнишь, то существо, которое охотилось за тобой в Барандаруде?
— Да, — как он мог забыть его. До сих пор темными ночами он втайне страшился, что одна из звезд окажется этой гигантской тушей, которая спускается с неба по его душу.
Она медленно приблизилась к его уху и прошептала, еле ворочая омертвевшими губами:
— Горий не ведает пощады, он снедаем вечным голодом, который давно пожрал его разум. Он привык поглощать в себя жертву и откусывать от нее кусочек за кусочком, очень долго и медленно, пока не пожрет ее всю. А потом предпочитает медленно и методично восстанавливать ее тело, отрыгивая его так, чтобы жертва еще раз прочувствовала муки каждой клеточкой своей бренной плоти, прежде чем начать все заново. Мне как-то не свезло связаться с ним по глупости. Долгие периоды страданий в его компании пришлось мне претерпеть, прежде чем он не нашел себе новую игрушку, а меня оставил на глубине той проклятой башни Барандаруда в наказание. Но обещал вернуться.
Она немного помолчала, словно погрузившись в далекие воспоминания.
— Спасибо, сын. Один его крик стоит для меня больше, чем плоть целого мира. Я благодарна, что ты отвлекал его и позволил мне восстановить силы. И выпустил меня, чтобы я наконец расквиталась с ним. Держи.
Сарет похолодел, когда легко запустила пальцы в собственную плоть, словно в тесто, и оторвала от себя кусок. Она даже не поморщилась от боли, и черточкой не повела, действовала так обыденно и уверенно, словно отрывала от хлеба горбушку. И протянула ее Сарету.
— Ешь.
— Что это?.. — Сарет вжался в ствол, с опаской косясь на подношение.
— Мое тело, дурачок. Ты же голоден? Позволь мне накормить тебя досыта. Позволь доказать любовь. В вашем мире люди делятся друг с другом своими телами?
— Да… но не так.
— А как? Расскажи! Откуси сначала от моего тела, а потом расскажи.
— Нет, спасибо. Я не голоден.
— Врешь, мальчик. Ой, как нехорошо врать! Чую я, твой желудочек уже начинает переваривать сам себя от голода. Ведь ты сам ругался с сестрой из-за того, что не смог принести себя в жертву. Накормить камень собой, чтобы камень накормил Викту. Это же то же самое, что и скормить себя ей, разве нет? Бери и ешь, пока не остыло. Я сама себя не пробовала — это запрещено — но мне говорили, что это очень вкусно.
Сарет принял кусок ее плоти — она напоминала черное желе, гладкое и скользкое. Странным образом рот неожиданно наполнился слюной, а язык сам потянулся к лакомству.
— Кушай-кушай.
Сарет хотел было откусить чуть-чуть, но кусочек сам проскользнул в его глотку и дальше утек в желудок. От неожиданности Сарет сложился пополам и закашлялся, силясь выдавить чужака.