Вот в общих чертах жизнь среднего помещика дореформенной Руси и первой половины XVIII века.
С воцарением Анна Иоанновны Россия вступила на новый путь поклонения пышной красоте и торжественной роскоши. Нет слов описать празднества, которые давались при дворе и которым все старались следовать. Те же иностранцы, которые полвека назад отзывались о России как о стране варварской, называют ее волшебной, а праздники царицы и ее приближенных — неподражаемыми. «Великолепие, введенное у двора, — пишет князь М. М. Щербатов, — понудило вельмож, а следуя им, и других, умножить свое великолепие. Уже вместо сделанных из простого дерева мебелей стали не иные употребляться, как аглинские, сделанные из красного дерева мегагения; домы увеличились, и вместо малого числа комнат уже по множеству стали иметь, яко свидетельствуют сие того времени построенные здания; начали дома сии обивать штофными и другими обоями, почитая неблагопристойным иметь комнаты без обоев; зеркал, которых сперва весьма мало было, уже во все комнаты и большие стали употреблять».[27] Придворной моде следовали сперва наиболее знатные горожане, но вскоре и помещики захотели перенести в свои имения ту роскошь, которой пользовались в городе. Герцог де Лирия писал: «Здесь все, от скипетра и до посоха, только и мечтают о сельских развлечениях».
Такова была жизнь русских придворных времен Анны и Елизаветы, и провинция, как и всегда, с некоторым опозданием, следовала городской моде. Но вся первая половина XVIII века осталась до сих пор загадкой в истории русских помещичьих усадеб. До нас не дошло целиком сохранившихся деревенских домов этой эпохи; можно полагать, что внешняя роскошь, привитая Анной, главным образом касалась горожан, и «опоздание», с каким следовала за ними деревня, надо считать десятками лет. Часто очень родовитые и знатные люди жили без удобств. Когда князю Белосельскому досталось имение Киасовка Тульской губернии от отца жены его, урожденной Наумовой, то «он не мог довольно надивиться старику господину Наумову, которому вся волость прежде принадлежала, и село все было настоящим его жилищем, как он мог сгородить такой вздорный и глупый для себя дом и как мог жить и располагаться в оном. Пуще всего дивились мы тому, что во всем верхнем и лучшем этаже не было ни одной печи».[28] Вигель рассказывает о жизни пензенских помещиков 1760 годов: «Чтобы судить о неприхотливости тогдашнего образа жизни дворян, надобно знать, что ни у одного из них не было фаянсовой посуды, у всех подавали глиняную, муравленую, зато человек, хотя несколько достаточный, не садился за стол без двадцати четырех блюд, похлебок, студеней, взваров, пирожных. У одного только Михаила Ильича Мартынова, владельца тысячи душ, более других гостеприимного и роскошного, было с полдюжины серебряных ложек; их клали перед почетными гостями, а другие должны были довольствоваться оловянными. Многочисленная дворня, псарня и конюшня поглощали тогда все доходы с господских имений».[29]
Болотов, человек по своему времени культурный, сообщает столь наивные сведения об убранстве домов, что, весьма вероятно, и другие помещики жили так же, как и он, — невзыскательно и просто. В его дневнике под 1773 годом записано: «Теперь надобно мне одну учиненную около сего времени выдумку сообщить. Печь в моем кабинете была кирпичная и складенная фигурно и довольно хорошо. Я сначала белил ее все мелом на молоко, и по нем расписывал сперва красным сандалом, раковинами и картушами, но как она замаралась, то выбелили ее около сего времени вновь, и мне вздумалось расписать ее разными красками и разбросанными по всей печи цветочками. Чрез сие получила она еще лучший вид; а в сие время вздумалось мне полощить зубом, и я увидел, что сим средством можно и на всю ее навести лоск и придать ей тем красы еще больше. Она стала как фарфоровая и так хороша, что не уступала почти кафленой. Краски распускал я на обыкновенной камедной воде».[30]
Весьма вероятно, что и «камедная вода», и «зуб» были выдуманы Болотовым очень удачно и его печи были действительно хороши, но, во всяком случае, эти «открытия» свидетельствуют, как сравнительно низки были требования помещика средней руки даже в начале царствования Екатерины.