Умение русского человека быстро схватывать всякую мысль и ремесло единогласно отмечается всеми заезжими иностранцами. Фабр, живший в России, так характеризует русского простолюдина: «Русский народ одарен редкою смышленностию и необыкновенною способностью все перенимать. Языки иностранные, обращение, искусства, художества и ремёсла — он все схватывает со страшною скоростью.
Мне нужен был слуга, я взял молодого крестьянского парня лет семнадцати и велел домашним людям снять с него армяк и одеть в ливрею. Его звали Федотом. Признаюсь, будь мне нужен секретарь, метрдотель, повар, рейткнехт, я бы все из него, кажется, сделал — такой он был ловкий и на все способный. На другой день уж я не мог узнать его; он пришел ко мне в комнату в чисто вычищенных сапогах, с белым галстухом на шее, в казакине и с головою, очень тщательно завитою и причесанною. Он подал мне чай с видом несколько озабоченным, но спустя неделю он делал это уже с ловкостью, стараясь подражать камердинерам того знатного дома, где я жил. Этого мало: он мастер на все; я заставал его вяжущим чулки, починяющим башмаки, делающим корзиночки и щетки; и раз как-то я нашел его занимающимся деланием балалайки из куска дерева при помощи лишь простого ножа. Он бывал при нужде моим столяром, слесарем, портным, шорником. Нет народа, который бы с большею легкостью схватывал все оттенки и который бы лучше умел их себе присваивать. Барин наудачу отбирает несколько крепостных мальчиков для разных ремесел: этот должен быть сапожником, тот — маляром, третий — часовщиком, четвертый — музыкантом. Весной я видел сорок мужиков, присланных в Петербург для того, чтобы из них составить оркестр роговой музыки. В сентябре же месяце мои деревенские пентюхи превратились в очень ловких парней, одетых в зеленые егерские спенсеры и исполнявших музыкальные пьесы Моцарта и Плейля.
По разным частям у нас есть несколько имен, снискавших себе знаменитость и известность повсеместную. К числу этих людей принадлежат: Семенов, славный скрипач; Захаров, резчик необыкновенный; Курбатов, которого ружья равняются с отличнейшими французскими и немецкими; Чурсинов прославился деланием отличных клеенчатых ковров и вощанок, помогающих в простудных болезнях; Мурзин, сибирский живописец, пишущий отменно хорошо и схоже портреты; Батов, скрыпки которого заслужили похвалы знаменитого скрипача Липинского, который удивляет своею игрою всю Европу, и пр. и пр.»[69]
Как же относились помещики к своим крепостным, украшавшим с таким искусством их усадьбы и услаждавшим их деревенское ничегонеделание? Многие любили своих людей и заботились о них, но случались и обратные явления — полного пренебрежения и злого безразличия к этим часто весьма талантливым дворовым.
Помещик просто приказывал: начертить план, вылепить статую, написать картину, композировать музыку, и, если почему-либо ему не нравилось выполнение его затей, крепостной художник наказывался тут же розгами.
У М. Н. Неклюдовой в Орловской губернии были швеи, «и она заставляла их вышивать на пяльцах, а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство — привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям, — сиди, работай и не смей с места вставать».[70] Или вот другой пример: наблюдал за постройкой дома графа Владимира Орлова в имении Отрада Московской губернии некий Бабкин, но так как граф был им недоволен, то в домовом приказе его от 1796 году читаем: «Высечь Бабкина за то, что он, несмотря на запрещение, снял кружала из-под свода и вторично уронил свод в кузнице».[71]
Аракчеев, имевший в Грузине отличного крепостного архитектора, «профессора Академии» Семенова, сек его за малейшую неисправность.[72] «По рассказу калужской помещицы, очень образованной женщины К. И. Карцовой, один художник, находившийся в таком положении, повесился в саду. Другой, по рассказу академика живописи Андрея Акимовича Сухих, бывший ему товарищем по Академии, утопился в господском пруду. Этот несчастный, с истинным призванием к искусству, за непокорность своему господину вынужден был красить полы, крыши и, наконец, пасти свиней. Хорош переход из академических зал, наполненных высокими художественными образцами!»[73] Если и не все помещики так обращались со своими крепостными художниками, то все же жизнь последних была нелегкой.
Их заставляли и писать картины, и работать в кухне или у стола, и учить своему искусству дочерей, сыновей, племянников и племянниц хозяйки. Известный Василий Андреевич Тропинин, находившийся крепостным у графа Моркова, «был в то же время и учителем рисования пятерых дочерей и сыновей своего господина и дочери гувернантки. Оригиналы должен был Василий Андреевич добывать откуда хочет или рисовать их сам. Всего жалованья с женой и сыном он получал в год 36 рублей и харчевых 7 рублей ассигнациями».[74] Когда живописец не был более нужен для дома, его продавали вместе с попугаями, свиньями, лошадьми, моськами. Так, «у Дмитрия Александровича Янькова был весьма даровитый художник Озеров, отлично писавший иконы и картины.